Должно было быть не так

Глава 3. К О Л О К О Л Ь Н Ы Й З В О Н

назад | оглавление | вперед

Помнится резкая неприязнь к ребенку с мамой, как будто причина в них, и по-другому, как пойти у них на поводу, нельзя.

Промелькнули длинным рядом одинаковые серые домишки поселка, дорога нырнула в темень полей, и впереди показался пограничный пункт, как хуторок в степи, маленький и убогий. Казалось, за шлагбаумом дремлет в конуре какой-нибудь будочник гоголевских времен. По освещенной единственным фонарем площадке бродит дворняга. Шлагбаум открыт.

Остановились. Пришел пограничник: "Куда едете?" Прямо едем. Дорога одна. "Приготовьте паспорта". Отдали. "Хорошая машина. Валюта есть? Надо заполнить декларации. Сейчас придет таможенник". Пришел. Распотрошил все сумки, осмотрел все углы. Пограничник принес паспорта: "Это -- чей?" Я: "Мой". Конечно, нервы. Лечиться надо. Сейчас, как дураки, месили бы грязи в полях. -- "Заполните декларации и можете ехать". Заполнили. Опять пограничник: "Машину в сторону. Повторный таможенный досмотр. В машину никому не садиться".

Кольнуло. Говорил же, машину нужно попроще.

Ладно, не важно, сейчас поедем.

Деньги -- пересчитали, печати, подписи -- получили. Из таможенной лачуги выхожу с уверенностью: все в порядке. Если бы не закрытый шлагбаум и УАЗ рядом с нами, стоящий так, что не выехать. И шесть человек в камуфляже. Появился начальник КПП, подошел ко мне:

-- Гражданин Павлов, Ваши документы вызывают у нас подозрение, поэтому, для выяснения, мы передаем Вас правоохранительным органам. Возьмите свои вещи, следуйте в машину.

И тут раздался беззвучный колокольный звон: свершилось. Что свершилось? Едем. Куда? Мне в другую сторону. Вы кто, ребята в камуфляже? Какие сомнения в документах? -- паспорт с пограничным штампом пересечения границы лежит в моем кармане. Так не бывает.

-- Вы, собственно, кто и куда меня везете?

-- Приедем -- узнаешь.

Над таким ответом можно задуматься.

-- Я точно знаю, что мои документы в порядке.

-- Ну и что. А ты знаешь, на какой машине приехал?

Кажется, действительно, приехал. Вопросов больше не задаю. Слушаю колокольный звон. И сквозь него: "Прибыли! На выход! Быстро!"

... Помню себя бегущим по какой-то сельской улице, широкой и слабо освещенной, то ли луной, то ли светом из окон. Сзади ругань, крики: "Стреляем! Стой!" Дорога скользкая -- укатанный снег (откуда только взялся -- в полях ни клочка). На бегу оглядываюсь: двое с пистолетами в руках за мной, остальные дальше, и расстояние между нами увеличивается. Нет, не остановлюсь. Хлопок. Другой. Если есть шанс, то он мой. Надо бежать зигзагом. (Позднее в Бутырке, в протоколе задержания прочел следующие строчки. "Одним ударом сбив с ног стоящего рядом с ним слева милиционера, вторым ударом задержанный отбросил в сторону стоящего справа милиционера и побежал в сторону универмага". Оказалось, граница между Украиной и Россией проходит по середине главной улицы поселка, а универмаг находится на Украине.) Помню, как потеряли подошвы сцепление с дорогой, будто взлетел над ней; как захотел изменить направление, но картина перед глазами в сторону не пошла, а, вопреки желанию, застыла и стала увеличиваться в размерах, определилась в виде больших деревянных ворот, в которые я с треском и врезался. Поднимаясь, под не стихающий колокольный звон, я понял, что не успею.

Первый удар армейского ботинка пришелся мне в лоб. Потом началась гроза, пошел необычно крупный град, и нет возможности подняться под его ударами; тошнота во всем теле: в руках, ногах, голове -- везде. Вспыхнула молния.

Горная болезнь -- вещь неприятная, коварная и опасная, но не настолько же. Кому скажешь -- засмеют: на пяти-то тысячах, при полной акклиматизации; а то, что -- со мной, -- не поверят, как не поверит автогонщик, что может нажать на тормоз вместо газа. Конечно, бывает, тошнит, кровь из носа идет, но всегда ж останавливается. Впрочем, внимание -- выход на гребень. Переход со скал на лед и снег всегда опасен. Хорошо, Славик фирменных кошек не пожалел на гору. Зря только сам не пошел, променял такую гору на тренерскую дочь -- не спортивно. Эх, ободрал уже кошки на скалах, но ничего, при розливе сочтемся. Кричу:

-- Женя, внимательно! Выдай веревку! Выхожу на гребень!

То, что я увидел с гребня, требовало обсуждения. С юга, со стороны моря, невидимые до этого полмира закрыла черная гигантская туча, разделив небо, как добро и зло, на две части. Туча приближалась. Как бы ища поддержки, я повернул голову и посмотрел туда, где внизу застыл ледяной рекой и исчезал в дымке ущелья Безенгийский ледник. Из тучи полыхнуло, ударил гром, и, гулко перекликаясь с ним, посыпалась с окрестных гор на ледник белая пена лавин. Оказаться почти на вершине Джанги-Тау в грозу... Позже Слава с юмором рассказывал, как в базовом лагере (на километр ниже нас), когда началась гроза, он вылез из палатки и поспешил назад: по пуховке с треском побежали голубые огоньки.

Выбирая веревку через вбитый в снег ледоруб, я думал, что скажет Женя, мастер афоризма. Остальные две связки еще не подтянулись.

-- Выбирай жестко! -- раздался Женькин голос. Вотпоказался он сам. Отдышавшись, задумчиво произнес: "Здесь вам не равнина..."

-- Жень, ветра нет. На вершину пойдем?

-- Тебе жить не охота, а я в отпуске, -- ответил он и стал готовить веревку для спуска.

Буря налетела внезапно и страшно, как войско Чингиз-Хана. Горы погасли, как будто выключили свет. Крупный град забарабанил по каске до звона в голове. Одновременно с громом взорвалась невиданная молния, осветив невероятным светом все вокруг. В плечо больно ударил электрический ток. Над гребнем, голодно озираясь, как злой дух, и явно разумная, пролетела сгустившаяся в небольшой шар субстанция с глазами; увидев меня, она под острым углом изменила направление полета, мгновенно приблизилась и торжествующе ударила меня в лоб. Что-то случилось и с Женькой: он скорчился и уткнулся лицом в снег. Тонко и противно зазвенели ледорубы и крючья. Мы оказались внутри грозы...

Навыки, доведенные до автоматизма, не подвели. Уже пять часов рвемся вниз, почти не соблюдая правил безопасности. Каждую секунду - ожидание трагедии; вот она ударила над головой огромными раскаленными металлическими ладонями, но промах: за это мгновенье мы спустились на метр ниже. Все собрались на какой-то скальной полке. В выборе пути трудности нет: молнии бьют так часто, что похоже на затянувшийся взрыв. Включается и выключается яркий день, в короткие промежутки темноты светятся наши зеленовато-голубые марсианские силуэты, светится веревка, искрит и неустанно звенит железо. Кричать бесполезно, не услышишь сам себя. Кому-то на плечо опустился вспушенный клок зеленой ваты и прилип. Человек отмахнулся от него, как от наваждения, клок оторвался, лениво полетел сквозь бурю и исчез.

Вдруг стало понятно, что самое страшное позади, точнее наверху. Между молниями и громом появились короткие промежутки, стал слышен голос. Несколькосотен метров по вертикали вниз, и мы на леднике; на него сегодня, конечно, спускаться не будем (ночь, трещины, лавины); а вон там уже можно палатку поставить. На сегодня последняя веревка спуска по скально-ледовому кулуару, чуть в сторону, на контрфорс, на нем снежная площадка. Спускаюсь последним. Два ледобура ввернуты в натечный лед всего на несколько сантиметров. Рывка, конечно, не выдержат, но, плавно нагружая веревку, уже четверо спустились благополучно. Андрей возится у веревки перед спуском: ничего не видно, уже приходится ждать молнии. Я в нетерпенье (признак отступившей опасности):

-- Что ты там?

-- Схватывающий вяжу. -- Нашел время. С самого верха шли почти без страховки, а тут надумал.

-- Иди так.

-- Нет.

-- Тогда я пошел. -- Берусь за веревку и, без всяких хитростей, спускаюсь по ней (узнай тренер -- точно поеду домой), откачиваюсь из кулуара на контрфорс и --все, можно идти пешком. Иду. Вспоминаю: нижний конец веревки не закреплен (ошибка тех, кто уже спустился). Нехорошо, не по правилам. Пошел назад, взял оставленный конец веревки, защелкнул узел в карабин обвязки, воткнул в снег ледоруб, обернул вокруг него веревку -- что-то вроде шевеления совести. А теперь, если Андрей дернет веревку, ледобуры могут вылететь, и он упадет метров на тридцать, но его дурацкий схватывающий затянется, и у меня будет такой рывок, что страховка через ледоруб -- не больше, чем надежда на чудо: выбьет, как пробку из бутылки, но уже вместе со мной. Впрочем, Андрей сейчас пройдет, минутное дело.

Раздался треск, как от нескольких выстрелов, скорее разряда, чем молнии. Послышался звук бьющихся о стенки кулуара металлических предметов -- это были кошки и ледоруб Андрея: он падал. Значит, ледобуры не выдержали. Отчаянным сожалением промелькнула мысль, что не надо было пристегиваться к веревке. Навалившись на ледоруб, я ждал рывка. Через несколько секунд мы упадем на ледник. Страшно затошнило все тело: руки, ноги, голову.

После того, как Андрея ударил электрический разряд, он потерял сознание и упал. Схватывающий узел, который он так долго прилаживал к обледенелой веревке, не затянулся, но, благодаря ему, Андрей повис в кулуаре на веревочной петле. Рывок распределился на мой ледоруб и ледовые крючья, которые почему-то выдержали. Когда сознание вернулось к Андрею, он ничего не помнил и спрашивал, что произошло, почему он висит в пустоте. Я ответил не сразу, мне понадобилось время прийти в себя.

назад | наверх | оглавление | вперед

ОБСУДИТЬ НА НАШЕМ ФОРУМЕ | В БЛОГЕ


московский номер, телефонная связь