Работа по созданию фонда познакомила меня с тюрьмой не только с бытовой точки зрения. Я стала интересоваться проблемой преступления и наказания глубоко и серьезно. Ее значение в эволюции человечества во многом оказалось парадоксальнее, чем я ожидала. Чтобы было понятнее, что я имею в виду, предлагаю совершить небольшой экскурс в историю.

Тюрьмы существовали уже в Древнем Египте и в Китае. На каменоломнях Месопотамии обнаружены камеры и подвалы, где содержали людей. Но в Европе почти до конца средневековья тюрьму не считали местом исполнения наказаний, потому что заключение в тюрьму не предусматривалось законом.

В те времена людей призывали к порядку через публичное унижение, телесные наказания или денежную компенсацию за содеянное. Но тем не менее еще около 890 года нашей эры в Англии стало использоваться слово «carcer». Так называли место содержания людей перед исполнением приговора.

1588 год – переломный в истории тюрем. Он стал годом рождения европейской пенитенциарной системы. В Амстердаме девять присяжных судей отказались вынести приговор о смертной казни (а именно эта мера наказания полагалась тогда за воровство) 16-летнему вору, и общество было вынуждено серьезно думать, что же с пареньком делать дальше.

Принято считать, что из-за того воришки в Амстердаме в 1595 году открыли первую по современным понятиям тюрьму. Тогда мэр этого города Ян Шпигель лично написал программу по содержанию заключенных. Интересно, что, если сравнить ее с аналогичными документами наших дней, мы не найдем в них существенных отличий. Тюремщикам предписывалось не унижать заключенных, обращать внимание на их состояние здоровья, учить их умеренности в еде и употреблении спиртных напитков, прививать им навыки общественно-полезной деятельности... Роль первостепенной важности отводилась труду. Это свидетельствует о том, что уже в средние века тюрьма рассматривалась с точки зрения экономической выгоды.

Увы, в течение последующих двух столетий тюрьмы стали местом жестоких пыток и возмездия, - именно такой подход считался единственным способом искоренения зла. Только в XVII веке воплотилась в жизнь идея о том, что в тюрьме человека нужно исправлять и перевоспитывать. Но, к сожалению, в XVII и XVIII веках большинство тюрем были переданы в частные руки и их главной задачей стало получение прибыли.

Неожиданно это привело к чудовищным последствиям для заключенных. Одновременно в обществе усилились протесты против смертной казни, пыток и нечеловеческого обращения с людьми. Стали звучать призывы о том, что должны быть изменены не только условия содержания заключенных, но и сами наказания.

Лишь в 30-х годах прошлого столетия появилась идея принятия общих, фундаментальных правил по обращению с заключенными, которые могли бы быть применены во всем мире. Такие соображения высказала Международная комиссия по наказаниям и тюрьмам (International Penal and Penitentiary Commission). Эта идея нашла поддержку, появились, хоть и в минимальном объеме, стандарты по обращению с заключенными.

Идеи маркиза де Бекариа

Сегодня проблемы, связанные с исполнением наказаний, приобретают все большие актуальность и значение. Решение этих проблем для духовного здоровья человечества не менее важно, чем борьба с бедностью, безработицей, социальной изоляцией и расслоением общества. Почему? Чтобы это понять, нужно вновь заглянуть в прошлое.

Наказание - одно из древнейших явлений социальной жизни. Как и сегодня, общество всегда стояло перед выбором. С одной стороны, все хотят быть уверены, что в тюрьме сидят только виновные и что общество делает все, чтобы потом этот человек не представлял опасности. То есть люди хотят, чтобы тюрьма служила возврату отбывающего наказание преступника к нормальной жизни.

С другой стороны, каждый член общества желает, чтобы личностей, которые признаны неисправимыми, изолировали и они никому не угрожали. Люди хотят, чтобы преступление и наказание было частью единого целого. Исторически сложилось представление о том, что наказание должно быть неизбежным последствием преступления. Эту аксиому «опрокинули» наши дни, когда виновные в преступлениях в тюрьмах не сидят. Там содержат кого угодно, - лишь бы заполнить место, приготовленное для преступника.

С появлением тюрем появилась и легализованная смертная казнь. Изучая историю пенитенциарной системы, легко заметить, что жажда мести очень часто нарушала господствующий тогда принцип: «Око за око, зуб за зуб». Наказания были неадекватно жестоки и несправедливы по сравнению с содеянным. Даже Ветхий Завет, который признавал смертную казнь, призывал не наказывать человека более жестоко, чем было содеянное им. Но, несмотря на это, наказания были откровенно кровожадными.

В конце XVIII века стали появляться книги, в которых делались попытки осмысления этого противоречия. Как известно, интеллигент – это тот человек, который думает о том, что его совершенно не касается. Такие люди были всегда, и не раз гуманисты высших сословий пытались реорганизовать тюрьму. В 1764 году маркиз де Бекариа написал книгу Dei Delitti et della pene о преступлениях и наказаниях.

Книга была настолько хороша, что прогрессивные идеи маркиза вдохновили создателей американской конституции, - многие свои идеи они черпали именно оттуда. Несомненно, что еще более актуальны идеи маркиза де Бекариа сегодня. Знакомясь с ними, диву даешься, насколько мудрые и гуманные идеи человечеству так и не удалось воплотить в жизнь до сих пор! Даже для меня это было неожиданностью.

В Dei Delitti et della pene говорится, что криминальное право ограничивает право личности. Значит, цели закона тоже должны быть ограничены, чтобы закон мог служить интересам общества. Маркиз де Бекариа справедливо указывет, что ведущим фактором должна быть презумпция невиновности. Право подозреваемой, обвиняемой, подсудной или осужденной личности должно быть защищено на всех стадиях криминального судопроизводства.

Еще одна до сих пор так и не осознанная человечеством до конца идея маркиза: наказание является расплатой за преступление и, значит, должно быть соизмеримо содеянному, а степень наказания необходимо ограничивать. Наказание должно предотвращать преступление и служить в назидание другим, оно должно быть неизбежным и быстрым.

Маркиз де Бекариа считал, что наказание нельзя превращать в шоу. И что оно не может быть напрямую связано с исправлением, - насильственное исправление не имеет смысла. Наказание должно основываться на объективных критериях и оно не может варьироваться в зависимости от личности преступника. Именно в Dei Delitti et della pene сказано, что преступление легче, лучше и, главное, дешевле для общества предотвратить, чем вершить суд.

Подготовка к свободе

Англичанин Джон Ховард проработал в местах заключения более 20 лет. Он много ездил по тюрьмам Европы и в 1777 году написал книгу. В ней Ховард указывал, что главная задача тюрьмы – приспособить человека к жизни в обществе. Основываясь на этих соображениях, через два года был принят Пенитенциарный акт, идеи которого очень актуальны и поныне. Этим актом выделялись три главных компонента любого наказания: бытовые навыки человека, условия содержания и персонал тюрьмы. Если в тюрьме не работают порядочные и честные люди, зло неизбежно.

Ховард понимал, как важно регулировать и лелеять желание человека самому исправить свою жизнь. Он осознавал, что это свойственно любому человеку, а преступнику это желание свойственно, быть может, даже вдвойне. Ховард писал, что желание исправиться появляется тогда, когда человек видит выход из своего плачевного состояния.

Кто возьмется оспаривать утверждение, что важнее всего сделать так, чтобы судьба каждого арестанта находилась в его собственных руках и чтобы он своими силами смог исправить собственные ошибки?! Невозможно ожидать положительного результата, если исправление происходит в неестественной для человека обстановке. Во время исполнения наказания человека нужно подготавливать к жизни на свободе.

Над этими проблемами размышлял и французский философ Мишель Фуко (1926-1984). Он совершенно обоснованно указывал, что в современном мире слишком фетишизирована сама цель заключения – исправлять человека. Фуко писал, что тюрьма с точки зрения интересов общества совершенно не оправданна и фактически служит лишь как символ силы государственной власти. Он указывал, что нужно наказывать не строго, а качественно.

Тюрьма, служащая как институт изоляции, сама не должна оказаться в изоляции от общества. Она должна быть открыта обществу, негосударственным организациям и средствам массовой информации. Это очень способствовало бы реинтеграции заключенных.

Я никогда не отступала от личных убеждений в угоду духу времени. Как же я была счастлива, когда поняла, что все, что прочитала в книгах о преступлении и наказании, я уже давно осмыслила за время совместной жизни с Вячеславом!

Тюрьма при царе

Много интерестного я прочитала о тюрьме в царской России. Тем более, что в то время в Латвии царили те же порядки. При царе арестант приходил в тюоьму со знанием своих арестантских прав, а так же с давней и проверенной традицией их отстаивать. Говоря об этом времени нельзя обойти вниманием самое мощное оружие арестантов тех времен - голодовку. Кроме мучением голодом, никаких других опасностей это для заключенного непредставляло. Его не могли за это избить, второй раз судить, увеличиьб срок.

Вообще такая мера как голодовка предпологает, что у тюремщиков совесть непотерена и что они бояться общественного мнения, потому что власть озобочена своим политическим имиджем в глазах общественности. В те годы возле ворот тюрем люди закидывали цветами тех, кто освобождался из неволи. В 1914 году всего лишь пятью сутками голодовки, железный Феликс и четыре его товарища добились всех своих многочисленных бытовых привилегий. Царские тюремщики были гуманисты – они волновались, ахали, ухаживали за голодающим, клали его в больницу.

Хотя, куда больше?! Арестанты и так как законное принимали спецпаек, покупки с рынка, свободно гуляли по много часов в день, охрана обращалась к заключенным на «вы», а перед тюремной администрацией никто даже не поднимался. Более того, - муж и жена могли сидеть в одной камере, ничем небыли загорожены окна (понятия «намордни» вообще несуществовало), беспрепятственно ходили из камеры в камеру ... В 1913 году в Орловском каторжном централе удалось составить и переправить на волю обращение «К русскому народу», которое было опубликовано в 1914 году в первом номере «Вестника каторги и ссылки». И это все – в каторжном централе!

Сразу после революции было не до тюрем, потому что большенство расстреливали просто – без суда и следствия. Может от этого еще в 20-ые годы в российских тюрьмах существовало самоуправление арестантов. От этого в тюрьме они ощущали себя частью целого, звеном общины. Избирался староста, который перед администрацией представлял интересы всех заключенных. Это очень ослабляло давление тюрьмы на каждого человека и умножало простест слитием всех голосов.

В 30-ые годы прошлого столетия власть «поумнела». Зачем, собственно, государству нужны все ослобления, уступки, преговоры!? Не идеальнее ли представить, что заключенный человек не имеет своей воли и прав, за него думает и решает администрация тюрьмы. Только такие арестанты должны были существовать в новом, комунистическом обществе. Голодовка – первое и самое естественное право зека, стала чужда и непонятна и охотников на нее находилось все меньше. А для тюремщиков это выглядело глупостью и злостным нарушением. Настало время красного террора и зон.

Зона

«Зона» – понятие уже историческое, сегодня говорят только «Тюрьма». Говоря о нашей сегодняшней тюрьме, опять вспомним коммунистический режим, более 70 лет организовавший быт людей на 1/6 земного шара. Зона знакома всем, кто родился на постосоветском пространстве до 90-ых годов. Об этом написано много, я тоже имела возможность побывать в тюрьмах и в Коми, и на Урале. Именно знание русской зоны позволяет до конца понять важность порцессов, бурно происходящих в тюрьме и сегодня. Как охорактеризовать советские тюрьмы? У меня есть своя версия, хотя и небесспорная. Но начать придеться издалека.

При комунистах все было устроено придельно просто: одни сидели, другие сажали, потом сидели те, кто сажал. «В обиде» по тюремному вопросу не остался никто. А опера и воры в законе для зеков всех мастей считались ясновидящими и вездесущими. В том и заключался гений Сталина, - создав систему ГУЛАГа, он смог грамотно, как истинный созатель и хозяин, ею управлять.

ГУЛАГ был задуман как производственный институт. И вся репресивная система работала на определенный заказ – чтобы в лагеря попадало как можно больше «нормальных людей». Они были судимы по жестоким сталинским законам за незначительные преступления. И мечтали только об одном – трудиться «на благо Родины» с перспективой поскорее выйти на волю. Но и на воле люди жили в атмосфере избыточной и устрашающей жестокости.

Хрущев и Брежнев не обладали подобной «гениальностью» и проводили политику «ни рыба, ни мясо». Так они лишь наплодили новых преступников и способствовали дальнейшей криминализации и без того больного общества. Эхо этих процессов - это наша сегодняшняя система правосудия и в общей картине мало что изменилось.

Да, сегодня в тюрьме сделали ремонт. Но люди туда все равно пападают так же, как и в прошлом веке – даже там, где нет никакого нарушения закона, дело могут запросто «сшить». Недаром у нас полиции бояться не меньше, чем бандитов. А преславутое »внутреннее убеждение» судей?! Наверно любой средний налогоплатильщик запросто приведет три – четыре случая из жизни родственников, друзей или просто знакомых, когда ни в чем не повинного человека посадили «просто так» - Фемида на рынке за деньги предлогает свои решения чужих проблем.

Но даже при комунистах у Фемиды было что то похожее на шанс. После смерти Сталина знаменитая оттепель коснулась и пенетенциарной системы и власть стала искать достойный выход из недостойной ситуации. В конце пятидесятых прошлого столетия существовала система зачетов. Один день, если зек выполнял норму выработки на 120%, защитывался за три дня. Сидеть нехочет никто. И они очень старались по быстрее освободиться, работали с охотой, меньше допускали нарушений.

Заключенные были сыты, не думали о том, где бы им достать кусок хлеба и работали добросовестно. Утром рано вставали и не надо было, никакого начальника, чтобы он пинал заключенных, будил, сажал в карцер за нарушения, - все решал бригадир. Он мог оставить зека в бараке, если тот себя плохо чувствовал. Бригадир нес ответственность за работу и дисциплину. Обычно на этой должности выбирались уважаемые вих среде люди. «Ментов» в зоне небыло видно.

Но то, что поизошло до конца 80-ых, было страшно. В тюрьмах ввели массу ограничений, очень ужесточился режим. Лагеря внутри разгородили на локальные зоны, соорудили металические заборы по восемь метров высотой. Тюрьма в тюрьме. Даже там, внутри, запрещалось общаться друг с другом. Как это давит на человека! Как озлобляет его!

Как и сейчас, в кабинете сидел какой то идиот и из пальца высасывал все новые порядки, удушающие человеческие понятия. Кто эти люди? Переодетые извращенцы?! Или хертвы какого то обмана или провокации?! Так или иначе, но по их указаниям понятия в человеке просто выжигали. Создали все учловия для того, чтобы человек прекратил себя понимать и уважать, чтобы у него небыло самолюбия, чести, достоинства, - ничего.

В те годы в тюрьмах небыло такого наушничества. Были некоторые, кто исодтишка ходил к начальнику докладывать, доносить, - без этого не бывает, но такой массовости, как в 70 – 80-ые и сейчас - небыло. Это привело только к усилению насилия. Где насилие, там возникает и противодействие. От того, что на человека надели смирительную рубашку, его никто не сможет воспитать, смирить. Напротив, он ожесточаеться и с еще большей силой противостоит своим мученикам.

Если сравнить эти три периода в той исправительной системе, хрущевские лагеря, по крайней мере до начала 60-ых были самые лудшие и по условиям содержания, и по эффекту – если задача в том, чтобы не делать человека хуже.

Острота пробемы

Советская тюрьма – это уже история. Реальностью осталось деградирующее влияние неволи на человека и тут ничего неизменится и через тысячу лет. Профессионалы правы, говоря, что после трех лет заключения, человек к нормальной жизни уже невозвращаеться. До конца жизни он все смотрит глазами зека.

После освобождения в таком состоянии находяться все без исключения. Если на воли зека никто не ждет, то она для него опасна. Большенство клиентов Управления мест заключения имеют шлейф судимостей, большинство – по «хорошим», уважаемым в уголовном мире статьям. В тюрьме у них было свое место в существующей ирархии и они безукоризненнно владели фактурой – «феней» и «понятиями». Жизни на воле они не знают.

Освободившийся человек – это по сути дела больной. Все бытовые проблемы нашей повседневной жизни – найти жилье, устроиться на работу, строить отношения ..., которые и обычного человека могут свести сума, для зека сложнее в десятеро.

Более о процессах в сегодняшней тюрьме никому ничего неизвестно. В лудшем случаее существуют некоторые правдоподобные закономерности. Несомненно лишь одно: большая часть рецедивистов – татуировнных «опонентов» общества, отловом которых так гордиться наша полиция, именно те многократно судимые люди, на воле никому не нужны. А о тюрьме ползут лишь нехорошие слухи и нас призывают «неоскверняться» их образом мыслей и поведением.

Тем временем человек за последние 100 лет очень изменился. Старые силовые методы борьбы с преступностью более неэффективны – нужно совершенствовать исскство убеждения. Вместе с человеком изменилась и его понимание устройства мира. Жертвенное служение народу себя дискредитировало. Коллективизм себя неоправдал. Значит настала пора последнего, лихорадочного всплеска индивидуализма. В такой ситуации острота проблемы преступления и наказания неизбежно возрастет. Впереди новые диспуты и старыми методами здесь не обойтись.

Камера – плохая идея

Более сорока лет моему мужу пришлось ждать, прежде чем мир упал к его ногам. А ведь и в его жизни все могло быть по-другому, если бы когда-то его по законному, но безответственному приговору суда не заточили в тюрьму. Да, Слава сумел порвать со своим уголовным прошлым. Но сколько в мире людей, которым выбираться из неволи уже поздно!..

По отношению к тюрьме люди веками закрывали глаза на многое из того, что произошло, хотя и никогда не должно было произойти. Результаты этих процессов сегодня видны особенно ярко. Со временем баловни беззакония становятся его жертвами, а зависимость от правонарушений превратилась в оковы для всего общества. Подумать только, - когда пару лет назад нужно было выбирать руководителя антикоррупционного бюро, в Латвии невозможно было отыскать ни единого человека, который вызывал бы нечто похожее на всеобщее уважение.

Когда я через свой фонд вплотную стала заниматься этими проблемами, моими подопечными стали люди, которые когда-то соприкасались с тюрьмой. И таких оказалось немало. В нашей политике и идеологии криминального права пока живучи догмы коммунистов, а это впрямую влияет на законодательство и судебную практику.

Кто организовал преступность

Модные словосочетания «организованная преступность», «мафия», «рэкет», криминальные авторитеты» ... прочно шагнули в нашу жизнь и в ней и остались. Чаще другого мы говорим об организованной преступности. А кто ее организовал? Именно это с самого начало стало не вопросом поиска истины, а полтической статегией, т.е. вопросом сокрытия истины.

Бытует мнение, что у нас в стране есть организованной преступности. И это правельно, она есть. Только юридически никак несформулирована и необозначена. Моя логика такова: любое преступление, которое совершаеться в этой стране, вполне укладываеться в состав дейтвующего уголовного закона. А понятия «организованная преступность» вы там не найдете. А раз нет понятия, нет и явления.

Почему по этому вопросу законодательство не идет дальше интервью в газетах? Дело в том, что организованная преступность не может рассматриваться в отрыве от вульгарной уголовной преступности. Организованная преступност, законный этап ее развития и именно этот факт непризнаеться. Может Фемида чувствует, что обогретые места на нарах давно ждут других квартирантов?

Организованная преступность – это естественно образующаяся в преступной среде система связей, концентрация и монополизация отдельных видов преступной деятельности: проституция, наркотики, отмывание денег, торговля людьми ... Миллиарды долларов. И это организованную преступность, конечно, ни в Латвии организовали. Организованную преступность можно рассматривать как сложню систему с различными разнохарактерными связями между группами, осуществляющими преступную деятельность в виде промысла и стремящихся обеспечить свою безопасность с помощи подкупа. Причем – во всем мире это единая система. Именно по этому бороться с преступностью так, как мы это делаем, всеравно, что на телеге в космос летать.

Но наш народ особый – он всегда возлагает надежды на высшую власть. Надежды никогда неоправдываються, а народ все таки каждый раз надеиться. Пока правители только бросают тонущему народу «соломенки» в виде слов «согласие», «закон», «справедливость» и т.д. Это только несведущие люди и одичавшие пенсионеры пологают, что «на верху» все давно сформулировано и выбраны инструменты. Там еще и конь не валялся. Истинная цель борьбы с преступностью никем до ныне несформулировано.

Выигрыш криминальной политики

Реальность такова. Число заключенных в Латвии неоправданно велико – по отчетам, 355 человек на 100 тысяч жителей. Если не учитывать традиционно «находящуюся в отсидке» Россию, то большее число заключенных насчитывает лишь Америка – там на 100 тысяч умудрились посадить 709 человек. Остается только удивляться, как это при всеобщей демографической проблеме столько молодых, здоровых мужчин находится за решеткой. А преступность от этого не только не уменьшается, она стремительно увеличивается и становиться более жестокой. Сегодня мы уже можем говорить даже об организованной детской преступности!

Мне кажется, что пришло время, когда криминальная политика должна подсчитывать затраты и выигрыш в случае лишения человека свободы. И брать во внимание не только материальный проигрыш. Главной должна стать политика социальной реабилитации человека еще во время заключения. И, конечно, нужно стараться найти возможность наказать человека без реальной изоляции от общества. Заключение должно быть самой крайней мерой.

Создавая фонд, я попыталась, во-первых, для самой себя определить цель своих действий. Мне бы хотелось убедить людей, насколько рационально не отнимать у человека свободу. И доказать, что, если мы будем стараться смотреть на заключение как на исключительную и довольно редко применяемую меру наказания, то это не повлечет за собой повышения криминальной опасности для общества.

Уже упомянутый Мишель Фуко был сторонником гуманизации исполнения наказаний. Он всегда повторял, что вопрос реформирования тюрем возник в тот самый день, когда была создана первая камера – настолько плоха была эта идея. Реформирование тюрьмы по сути и есть ее программа. Можно легко представить, что до сих пор все мои научные соображения по поводу «тюремного» вопроса истолковываются Системой лишь как желание помочь Вячеславу и «другим бандитам» избежать правосудия.

На самом деле меня угнетает уже одна мысль о том, что тюрьма – это место неразрешимых противоречий. Особенно в наше время - жестокое, поверхностное и безразличное ко всему. Следует понимать, что после освобождения бывшим заключенным надо помогать. Иначе никакая, даже самая современная, тюрьма хороших результатов не даст.

Столь же невозможно представить качественное исполнение наказаний без решения проблем тюремного персонала. Эти люди каждый день работают в закрытой и депрессивной среде. А сами тюремщики для заключенного – единственные реальные люди. За решеткой все оставшиеся на воле кажуться зыбкими, туманными, несущественными персонажами. Поэтому исход дела во многом зависит именно от их профессионального уровня и личностных качеств.

Удавалось быть услышанной

Но заглянем еще глубже в историю. Изначально тюремное заключение предполагалось как один из видов наказания, как реакция государства на преступление. Человек наказывается тем, что у него отнята самая главная социальная ценность – возможность распоряжаться своей жизнью.

Уже древние римляне отмечали, что наказание - это один из признаков преступления. Исторически очевидно, что выбор наказания и его применение тесно связаны с моралью нации, традициями, менталитетом и культурой, с политикой и экономикой государства.

В нашей стране в этом плане очень плохие традиции. Но самое удивительное заключается в другом – профессионалов никто не слушает. Во всем мире люди, так или иначе занимающиеся проблемами правонарушений, считают, что наказание не исправляет человека и не возвращает его из тюрьмы полноценным членом общества. Догма исправления через заключение дика, абсурдна и давно признана самой бредовой идеей в схоластической юриспруденции. Наказание влияет на человека совершенно противоположно и делает его во всех смыслах только хуже. Тюрьма деморализует человека и превращает его в изгоя.

Основываясь на прочитанном, а также и на собственном опыте, я стала «раскручивать» эти идеи на интернет-сайте фонда www.goilo.lv. Прежде всего, я стала публиковать новости всех 15 тюрем Латвии. Несколько лет заключенные звонили мне по вечерам и сообщали обо всем, что у них происходило за день. Наутро это могла прочитать вся страна.

Нужно сказать, что поначалу это дало неплохие результаты, - ведь до меня подобного никто не делал. Администрация тюрем почувствовала себя «под контролем» и старалась если не соблюдать права человека, то хотя бы не слишком явно их нарушать. Но, конечно, реально никто из тех, кто избивал заключенных, незаконно сажал их в карцеры или лишал чего-то, наказаны не были. Никакого наказания для администрации не последовало даже после смерти некоторых заключенных. Но все-таки кое в чем мне удалось помочь этим несчастным людям.

По утрам я садилась за стол, звонила начальникам тюрем и пыталась решить проблемы зэков в случаях, когда до взрыва негодования со стороны содержащихся в тюрьмах оставался лишь один шаг. Меня слушали неохотно, но иногда все же удавалось быть услышанной. В разговорах с администрацией я всегда старалась аргументировать свои доводы. Я пыталась их убедить, что это - не мои личные мысли, а общепринятый, цивилизованный, желаемый подход. Это действовало на полицейских начальников. Так мне было легче разговаривать, да и администрации как-то спокойнее становилось от мысли, что предлагаемое им решение не жена зэка придумала.

Я часто цитировала своим оппонентам основоположника австрийской пенитенциарной системы Юлиуса Варгу. Он считал, что даже преступившего закон человека нужно оставлять на свободе как можно дольше. Варга указывал, что тюремное заключение является криминальным рабством, где у человека отнято всякое право и где он становится лишь материалом, из которого лепят что хотят.

Ведь при заключении должна выдвигаться цель приспособить человека к правовой жизни в обществе, а его держат в строгой изоляции от этого общества. Его хотят научить полезной и активной жизни - но заставляют по регламенту даже дышать... Именно так достигается совершенно противоположное – человек дичает и становится неким пассивным существом. Надеясь заменить его плохие привычки хорошими, Фемида держит заключенного среди таких же, как он сам. Так создаются искусственные рассадники зла – человек забывает, что значит работать, его отрывают от семьи, разоряют и разрывают все его социальные связи.

Кроме того, оглашая приговор, не учитывается и самое главное. Тюремное заключение имеет настолько очерняющий характер, что после освобождения реабилитация уже в принципе невозможна. Однажды опозоренный, бывший зэк навечно становится ненужным и лишним в обществе. Тюрьма ставит на человеке не только внешнее клеймо. Намного глубже и ужаснее внутреннее состояние зэка, и именно оно мешает ему нормально жить.

Больше зэков – чаще рецидивы

Нельзя отрицать, что по ходу истории, пусть медленно, постепенно, но все-таки общество стало понимать: применение тюремного заключения не оставляет почти никакого влияния на число преступлений. Наоборот, из-за этого увеличивается количество рецидивов. Наиболее высоко их число именно в первые месяцы после освобождения.

Статистика свидетельствует, что сегодня в казенный дом возвращается около 40% освобожденных. Лишение свободы - очень жестокое наказание. А между тем статистика почти всех стран свидетельствует и о том, что около 47% всех преступлений – это преступления против имущества, и нанесенный преступником моральный и материальный ущерб в большинстве случаев невелик.

Совершая ошибки, история преступлений и наказаний все-таки двигалась к положительным переменам. Со временем медленно менялось не только внутреннее убранство тюрьмы, но также её цели и функции. Сначала наказание было задумано как месть. Потом, уже в XIX веке, в тюрьму сажали для исправления и перевоспитания. Хотя это не имело под собой никакой научной основы и такие цели были недостижимы в принципе.

Во второй половине XX века появился новый термин - «ресоциализация». Под этим подразумевалось, что за решёткой должна протекать такая же жизнь, как и вне её: обучение, работа, спорт... А в XXI веке вообще стали говорить, что тюрьма должна нормализовать поведение заключенного, что он сам в условиях «дозированной свободы» должен прийти к мысли, что сидеть в тюрьме - плохо.

Сегодня в мире выдвигается идея о тюрьме, где доступно буквально всё то же самое, что на свободе, кроме самой свободы. В том числе и все составляющие части семейной жизни. Предполагается, что печать изгоя может снять с человека положение, когда общество максимально информировано и практически знакомо с жизнью за колючей проволокой. Меня такие идеи привлекают. Думаю, что возможность не стыдиться своего тюремного настоящего, а тем более - прошлого, есть одна из важнейших превентивных мер в борьбе с преступностью.

История пенитенциарной системы часто упоминает российского профессора права С.В. Познышева, который ещё в 1923 году рекомендовал заменить унизительное слово «тюрьма» выражением «социальная клиника». В 60-х годах XX века финны очень точно сформулировали, что «хорошая социальная политика есть наилучшая профилактика преступлений». Ведь очевидно, что, несмотря на все благие намерения, ничего хорошего тюрьма обществу не дала и в дальнейшем ждать от неё приходится только самого худшего.

Желая получить более научное представление о вопросе, обратимся к Оксфордскому социологическому словарю: «Тюрьма - это тотальная институция, бюрократическое закрытое общество, которое на время изолирует человека от нормального жизненного цикла и где люди спят, работают или отдыхают в границах, которые признало это учреждение». Иными словами, в тюрьме человеку осознанно не разрешают делать почти ничего из того, что на воле является смыслом его человеческого существования.

В 1910 году Уинстон Черчиль, выступая в английском парламенте, сказал, что о степени цивилизации общества можно судить по тому, как оно относится к заключённым.

Вопросы без ответов

Одна из задач моего фонда - информировать широкое общество о процессах за колючей проволокой. В самом деле, люди очень мало знают о том, что творится в тюрьме. Я считаю своей задачей расширить их кругозор и добиться как можно более лояльного отношения к проблемам лишения свободы. Мне хочется добиться хотя бы того, чтобы люди задумались об этом. За такие попытки официальная власть относится ко мне враждебно и всегда выдвигает один и тот же аргумент. Чиновники утверждают, что я пытаюсь помочь преступникам избежать правосудия.

Пока властям достаточно легко дискредитировать меня, ведь именно по отношению к правосудию общество пока склонно впадать в крайности. Многие убеждены, что с преступниками обращаются слишком мягко. Разделяющие это мнение возмущаются, когда тюрьма начинает казаться им чересчур комфортабельной и уютной. Но людям не нравится и ситуация, когда пенитенциарный режим становится очень жестоким, из-за чего заключенные начинают устраивать погромы.

Особенно плохо общество информировано о том, зачем вообще нужна тюрьма. Одни думают, что людей там держат для изоляции, другие – что исправляют, заставляют страдать, обучают какому-нибудь ремеслу или проводят в отношении зэков какую-то терапию... И чем беднее страна, тем жестче отношение большинства обывателей к обитателям тюрем. Судите сами: на воле люди умирают от голода, а в тюрьме кого-то кормят просто так...

Заключение в тюрьму не решает вопросы, а лишь порождает их - и оставляет без ответов. Обычно на тюрьму внимание обращается, лишь когда в них происходят беспорядки, акты неповиновения администрации или совершается побег. Тогда общество чувствует обеспокоенность, оно ощущает реальность угрозы для себя и просит лишь одного – ужесточить меры.
Все эти соображения я постоянно публиковала на сайте. Через некоторое время такое мое поведение назвали подозрительным, а мои мысли – опасными. Особенно после того, когда я публично заявила, что горжусь своей фамилией, не считаю нужным скрывать биографию своего мужа и уверена, что для Славы долгое заключение было таким испытанием, которое он выдержал с честью, и что, может быть, именно это сделало его настоящим мужчиной.

Опасные, по мнению системы, мысли – это те, которые заставляют шевелить мозгами. Именно изучение «тюремного вопроса» заставило меня усомниться в порядочности существующего строя. Как нам жить в стране, не будучи защищенными законами? Как выживать, если тебя обворовало собственное государство? Во что верить, если тебя не может защитить не только любимый мужчина, растерявшийся в этой жизни, но и родина, которая, конечно же, никак нам не мать, а лишь недобрая мачеха?

Но, говорят, где родился, там и прижился. Жить нам довелось именно здесь и сейчас, и от бесконечного нытья ничего не изменится. Мы со Славой давно поняли, что на помощь государства ещё долго не придется рассчитывать и, кроме нас самих, нам никто не поможет. Поэтому мы стали бороться за то, чтобы хотя бы по отношению к нам соблюдались права человека. И тут уже как-то само собой мне пришлось вступиться не только за своего мужа, но и за многих других, оказавшихся за тюремными стенами.

Закон – понятие субъективное

Работая в фонде, я часто вижу несчастных, потерянных людей. Преступление в толковых словарях характеризуется как «деяние, нарушающее закон и подлежащее уголовному наказанию». Но это стандартное определение преступления уже не первое тысячелетие вызывает множество самых различных толкований и споров.

Ведь закон – понятие весьма субъективное. Законом называется зафиксированный порядок тех или иных явлений окружающей действительности. На суть закона оказывает влияние время, место, политика и множество других нестабильных факторов. Однако само слово «преступление» вызывает, по крайней мере, у большинства людей, вполне конкретные ассоциации, на которые в весьма малой степени влияют характерные черты эпох или цвета государственных флагов.

Законы можно разделить на объективные (к счастью, не зависящие от воли человека) и субъективные – те, которые являются следствием сложившихся традиций человеческого общежития или, что еще хуже, постановлением государственной власти – выражением либо воли монарха, либо государственного собрания.

Но так написано лишь на бумаге. У господствующей морали свои понятия. Люди сегодня с ужасом наблюдают, что творится вокруг них. Мы все попали в ситуацию, когда многие законные институты власти существуют лишь номинально. Из-за этого возник вакуум официальной власти, некое свободное пространство. И оно немедленно заполнилось властью преступной. Ещё немного - и нас всех может погубить лень, тупость и продажность так называемой «элиты».

История юстиции самым убедительным образом свидетельствует: и те, кто создает законы, и те, кто обеспечивает их исполнение, немалую долю своих усилий употребляют на то, чтобы всегда, когда возникает в том необходимость, этим законам можно было предать превратный смысл. А возникает такая потребность довольно часто.

В такой правовой обстановке Слава безоговорочно ударил в набат свободы. Он испытывал ненасытную тягу к новым понятиям и постоянно прикидывал варианты своих действий. Однажды я была свидетелем тому, как мой муж попытался протянуть обществу оливковую ветвь мира. Он сказал: «Всё! Я больше не имею никакого отношения к криминальному миру. Человек грешен. А оправдывает его только покаяние. Чем ближе моя деятельность будет к букве закона, тем безопаснее».

После этого Фемида обрушилась на него с такой злобой и ненавистью, что, казалось, этого-то она и не может ему простить. А ко мне относились как к сумасшедшей, которая его на эту авантюру уговорила.

«Вячеслав порвал с уголовным миром? Зачем ему это нужно?!» - недоумевали стражи закона. Это воспринималось ими как вызов, как дурной тон со стороны нашей семьи. Уголовник хочет забыть свою прошлую жизнь?! В оценке все вокруг были едины – это ненормально. Скоро стало ясно, что мне придется посвятить себя постоянному общению с Фемидой.

Практика показала, что пока у нас Фемида стоит на страже произвола. Оказавшись перед лицом явной враждебности, я стала изучать возможности защитить себя. Долгое время, кроме упорного труда и слёз, предложить мне было нечего. Слава в этой обстановке действовал с поразительной отвагой и помогал мне во всём. Потребовалось немало времени, пока я поняла, что готова к тому, что меня ожидает. Уверенность, что справлюсь с задачей, пришла как-то сама собой.

Два разных мира

Преступность - своеобразное и характерное явление цивилизации. Сегодня общегражданская мораль «тюремного вопроса» подлежит переоценке. Как-то так получилось, что сегодня людей можно поделить на две части: тех, кто сидел, и тех, кто не сидел. Этот признак делит всех на своеобразные группы. Подобно старинным братствам, группы эти не поддерживают между собой связи, и каждая из них составляет фактически единую организацию. А власть методично воспитывала в обывателях не только страх и недоверие к маргиналам, но и поклонение множеству ложных идеалов.

Между тем заранее известно, чем чреваты войны между соперничающими группам. Никакого легального бизнеса, никаких серьезных дел, – деньги, энергия и время расходуются лишь на тотальное истребление конкурентов. Маргиналы превратились в касту – замкнутую социальную группу, оберегающую свою обособленность, интересы, а позднее – и привилегии. И в один прекрасный день оказывается, что суть души прошедшего через тюрьму составляет не зло, а абсолютное равнодушие к таким понятиям, как добро и зло.

Как следствие, обе стороны (условно назовем их Мы и Они) несут серьезные людские потери: часть оппонентов с обеих сторон оказывается в моргах, часть – в больницах, часть – в руках борцов с преступностью.

Мы родились в стране, где на протяжении всего XX века проводился грандиозный эксперимент. Проверялась способность людей выжить, адаптировавшись к невыносимым условиям существования. Для маргиналов характерна тоска по красивой жизни, часто в сочетании с внутренней пустотой и убогостью, с отсутствием нормальных жизненных ориентиров. Крутые бизнесмены давно отпихнули от культуры тех, кто мог говорить о совести, любви, честности, - ведь эти понятия мешают им делать деньги.

Сегодня тюрьма стала питомником и школой для правонарушителей всех мастей. Там всё так плохо, что порой кажется, будто человека выпускают из тюрьмы с одной тайной целью – восстановить других людей против него самого. С такой теорией я не раз отправлялась в Управление мест заключения в надежде на то, что меня если не услышат, то хотя бы выслушают.

Чиновники при погонах

На государственно важном посту начальника этого управления за время моей деятельности в фонде один генерал сменил другого. Не боевые генералы, конечно, но всё же... Оба статные, красивые, сытые и очень довольные собой. Думаю, это потому, что никто из генералов в карцере не сидел и не знает, что такое мечтать о куске хлеба. В пределах кабинета оба так элегантно ухаживали за мной, что я действительно поначалу чувствовала себя желанной гостьей.

Но отношение ко мне резко менялось, стоило мне только заговорить о том, что тюрьмы содержат в себе страшные секреты, что там творятся такие вещи, которые не делают чести погонам моих собеседников, что жизнь людей за решеткой должна быть видна обществу и доступна анализу, что под этой ношей в конце концов наша экономика скоро вообще падет, словно загнанная лошадь…

Я пыталась обосновать свои рассуждения. В частности, цитировала вице-президента итальянского парламента, руководителя антимафиозного комитета доктора Лючано Виоланте, который был одним из разработчиков знаменитой операции «Чистые руки». Он писал, что борьба с преступностью лишь тогда может быть достаточно эффективной, когда в ней активно участвует всё общество. Недооценить «идеологическую сферу» нельзя, потому что в противном случае произойдет утрата нравственных ориентиров и будет размыта общественная мораль.

Но это не выручало меня. По реакции собеседников становилось очевидным, что я имею дело с типичными чиновниками, которым просто пришили погоны. Свои законы они знают: чем меньше чиновники делают, тем больше у них шансов удержаться у власти.

Поэтому сначала генералы принимали вид китайского божка, страдающего от несварения желудка. В глазах у них мелькало оскорбление – неужели ты за этим пришла?! Уже через пару минут становилось абсолютно ясно, что моя риторика не находит никакого отклика. Начальники не желают понимать, что тюрьма ежегодно уносит сотни жизней, губит тысячи судеб, что незаконные деньги и зачастую невинная кровь льются там рекой. Да и зачем им это знать? В тюрьме же не генералы сидят! …Кофе остывает быстро. Слушать меня для этих людей – терять время. Так что вскоре наступала неловкая тишина, и лицо моего очередного собеседника принимало выражение, с которым обычно выставляют за дверь.

Долгое время я размышляла, как мне поступать. Очевидно, что пока отношение ко мне и к моим подопечным со стороны общества немилосердно. Маргиналы отвечают обществу тем же. Кроме того, они все время вынуждены бороться за те простые блага – жилье, еда, работа, спокойствие, - которые каждый должен получить хотя бы для того, чтобы иметь здоровую психику. Сама жизнь заставляет их верить, что вчера было лучше, чем будет когда-либо в будущем.

Им поленились объяснить

Я много советуюсь с мужем и Слава неуклоняеться от ответов, что само по себе необычно для бывших заключенных. Мы с мужем сумели подняться над житейскими мелочами, отбросить цинизм и увидеть наши чувства в истинном свете. О Фемиде мы размышляли годами, - у обоих был личный опыт общения с этой дамой. Мы оба считаем, что людям прежде всего необходимы правильные знания. Распространение в обществе честной информации о маргиналах я считаю смыслом своей жизни.

Это Слава меня убедил, что позиция, не востребованная сегодня, завтра может стать неизбежной. Важно эту позицию монополизировать и закрепить. И, когда пробьет час, доказать своей работой, что мы были правы с самого начала. Так постепенно я научилась воспринимать гонения со стороны официальной власти как жертву, которую необходимо принести на алтарь истины.

Подлинное преимущество истины состоит в следующем. Если та или иная позиция истинна, то от нее можно избавиться один, два раза, множество раз, но с течением времени правда избавится от гонений и укрепится. Вопрос сегодня стоит именно таким образом. И каждый должен набраться решимости взглянуть в глаза ясным, суровым фактам. Угроза нависла над всеми свободами, а у нашего общества нет предложений даже по спасению некоторых из них.

Мне должно хватать мужества делать то, что я считаю верным с точки зрения морали. Поэтому я каждый месяц открываю маленькую коробочку и кладу туда десятую часть заработанного. А затем сама раздаю эти деньги людям, как считаю нужным. В основном ко мне приходят такие, за кем только что закрылись ворота тюрьмы, и они никогда даже не слышали, что существует социальное пособие. Выпуская в большую, полную соблазнов и опасностей жизнь, им это просто поленились объяснить.

За слишком вольные высказывания и за фонд меня постоянно наказывают - лёд тронулся и идет половодье. Объем черного пиара в мой адрес может вызвать зависть у любой звезды, и в этом потоке мы с мужем порой теряем оба берега.

Очевидно, какое задание дано прессе – свою вину мне необходимо осознать. Я должна не просто страдать. Мне уготовано мучиться с сознанием вины, то есть долго и медленно. Меня хотят заставить проклинать тот день, когда я по своей несдержанности открыла Славе дверь. Дана команда для любого вида обработки, чтобы только постоянно заставлять меня «таскать каштаны из огня». Но при этом не учли главного.

Плохо, когда у человека нет чего-нибудь такого, за что он готов умереть. А когда есть?! В отличие от журналистов по вызову, я пользуюсь простым методом - говорю правду. Мне и не оставили другой возможности, как защищаться и отстаивать свои собственные взгляды.