Следующее исполнение приговоров началось 20 февраля, как всегда, в субботу, в 9 часов утра и завершилось лишь в 2 часа дня. Причиной было неожиданно встреченное палачами сопротивление осужденных.
После завтрака в корпус пришли «исполнители», начальник тюрьмы, прокурор. Закрыли глазки на дверях, прошли к подвалу. Слышно было, как один из исполнителей, не успевший сделать это заранее, снаряжает магазин пистолета. Кто-то спрашивает у старшины: «Сколько?» Тот отвечает: «Трое. Двое в 121-й и еще один – там». Через щель в двери заключенные видят, как Саладдин показывает рукой в сторону соседней с подвалом 125-й камеры. Ну, ясно – Салман, ведь его подельника казнили на прошлой неделе…
Подходят к 121-й камере, где содержались два родных брата Бейляр и Гардашхан, приказывают одному из них подать руки в кормушку. Тот отказался, его поддержал и другой. Братья решили не выходить из камеры и громко кричали, что их дело было неправильно рассмотрено, и на их многочисленные жалобы даются необоснованные ответы. Требовали начальника тюрьмы и прокурора.
Тем, уже прошедшим в подвал, доложили. Из подвала вышли недовольный «хозяин» тюрьмы Рагиф Махмудов и прокурор по надзору Сархад Рамизов [1]. Уговоры, что уже поздно, что приговор утвержден и сегодня должен быть приведен в исполнение, не сработали. Братья в отчаянии разбили лампочку, и плеснули на нею кружку воды, полагая, что ток от оголенных проводов будет бить тех, кто притронется к мокрой штукатурке. Окно завесили одеялом и спрятались в «мертвой зоне» по углам. Камера погрузилась во мрак. На призывы подойти к кормушке братья ругались, грозились, бросались металлическими мисками и ложками.
Но братья жаловались не только на сам приговор. По словам армян, они обзывали исполнителей «бинамуслар» (бесчестные) и требовали расстрелять смертников-армян раньше них или хотя бы убрать их из корпуса на время расстрела, чтобы не умирать «на глазах у врагов», которые тогда содержались в камере №126, почти напротив: «Пошлите нас лучше на фронт, пусть нас там армяне убьют!» Даже спустя семь лет, армяне, которые тогда уже чувствовали себя частью блатного сообщества, не считали, что в этой последней святой просьбе приговоренных содержалось что-то для них оскорбительное («все с одинаковым клеймом!») и с возмущением отзывались лишь о дальнейших действиях палачей.
Те, опасаясь, что у отчаявшихся братьев может оказаться какое-либо оружие, побоялись войти вовнутрь. По словам бывшего смертника-очевидца, «с этого момента началось что-то ужасное и невообразимое. Работники тюрьмы не решились открыть двери камеры. Поэтому они через окошко-«кормушку» забросили в камеру шашку со слезоточивым газом. Однако кормушку не закрыли, и газ распространился по всему корпусу. Несмотря на это, братья отказывались выйти из камеры и поклялись умереть вместе. Через окошко в двери камеры начали стрелять вовнутрь. Я успел насчитать около 40 выстрелов»… Армяне насчитали 36 выстрелов.
«Когда к первому исполнителю присоединился еще второй, сосчитать количество выстрелов было невозможно. Был слышен шквальный огонь».- продолжает Смертник. – «Корпус был превращен в настоящий полигон. Исполнители даже боялись рискнуть просунуть руку в камеру». Исполнители то стреляли, то принимались вновь уговаривать братьев выйти. Прекращали обстрел и отходили от дверей, потом тихо подкрадывались и вновь стреляли, стараясь застать братьев врасплох. В темной камере с разбитой лампочкой гремели выстрелы, неслись проклятия. Весь корпус был загазован.
Братья обращались к другим смертникам за поддержкой, требуя, чтобы те подняли «хипеж» - кричали, били мисками по дверям. Но все помалкивали, понимая, что бунт может им дорого обойтись. Наоборот, многие, вроде фаталиста Феди, уговаривали их не сопротивляться и выйти из камеры...
Наконец, около двух часов дня, поняв, что так они ничего не добьются, один из сотрудников корпуса вышел наружу, вроде бы намереваясь стрелять через окно. Двое исполнителей караулили у «кормушки» Но в маленьких камерах типа 121-ой подстрелить кого-то через окно, тем более занавешенное, было достаточно сложным делом. Мешали жалюзи на окне, три ряда решеток, наконец, верхний ярус нар, который перекрывал сектор обстрела. Да и выстрелы на открытом воздухе могли привлечь внимание жильцов окружающих тюрьму домов.
Поэтому, просунув через жалюзи и решетку длинную трубу, надзиратель начал долбить ею по металлической сетке, натянутой поверх решетки, пока не прорвал ее и не сорвал с окна одеяло. В камеру ворвался узкий луч света. В этот момент у одного из братьев сдали нервы и он бросился в другой угол. Этого и ждали. Беднягу настигла пуля и он со стоном упал на пол. Увидев это, второй брат с криком «я тоже умираю с тобой», обнял стонущего брата и оба затихли под градом пуль.
Оставив в камере агонизирующих братьев, которые некоторое время сильно, на весь корпус хрипели, исполнители подошли к 125-й «хате» по соседству с «подвалом». Заключенного Салмана уговаривать выйти не пришлось – психологически он уже был готов после расстрела подельника, да и был напуган зверской расправой. Поэтому, когда Саладдин открыл кормушку и уважительно подозвал Салмана: «Салман-бей [2], иди!», тот не замедлил подать руки в кормушку. Вышел в коридор, по обычаю одетый во все чистое (он специально хранил на этот случай новую футболку лимонного цвета). Коротко попрощался с корпусом, пожелав всем избежать смерти [3]. Всем, кроме «общака» Рамиза, с которым у него была «разборка». Он выкрикнул нецензурное ругательство в его адрес и ушел в подвал, дверь которого располагалась в паре метров от его камеры. Салмана увели, и из подвала раздалось несколько глухих выстрелов. Говорят, их было всего два – смертельный и контрольный.
Это было последним смертным приговором в Азербайджане, приведенным в исполнение. Но, к сожалению, не последней насильственной смертью в «пятом корпусе».
Я был в 121-ой камере, естественно, не снабженной мемориальной доской. Семь лет спустя эта небольшая камера примерно 2х2,10 м с двухэтажными нарами, с отремонтированным туалетом, не производила зловещего впечатления. [4] На чисто выбеленных стенах уже не осталось следов пуль, которые «украшали» их еще долгое время после казни. Непроизвольно, оторвавшись взглядом от лиц содержащихся там заключенных, смерил взглядом траекторию полета пуль из «кормушки». На секунду стало жутковато…
Но вернемся к свидетельству очевидцев: «За то, что убитые братья доставили им неудобства, надзиратели унесли их трупы не на носилках или одеялах, а схватив за ноги, уволокли в подвал корпуса». В соседних с подвалом камерах был слышен глухой стук, когда их сбросили вниз в подвал, как мешки с картошкой. Старшина корпуса Саладдин, пока палачи тащили казненных, кричал остальным смертникам: «Смотрите, так надо тащить собак!» Подразумевалось, что каждого арестанта, кто окажет сопротивление, будет ожидать такая же участь. Весь коридор был в крови».
Как вспоминал много лет спустя один из смертников, сидевший в одной с Салманом камере №125, Николай Шурупов [5], головы казненных явственно стучали по ступенькам, когда их стаскивали в подвал: «Данг, данг, данг!». Вскоре послышался звук подъехавшей автомашины, и трупы увезли.
Как ни старались работники тюрьмы, но эту часть коридора от крови до конца так и не отмыли, и она еще долго притягивала взоры заключенных во время утренних поверок.
Залитую кровью камеру №121 отмывали водой из ведер. Одного из надзирателей от вида «кровавой бани» стошнило прямо в коридоре. Приведенный в корпус для уборки «баландёр» плакал и отказывался мыть камеру...
Следует отметить, что ввиду того, что была нарушена процедура казни, казненные братья смогли рассмотреть в кормушку или же опознать по голосу двоих исполнителей и громко называли их по имени. Одного из них видели с пистолетом в руках и другие свидетели через щель в двери. С тех пор их узнали все в «пятом корпусе» и даже годами позже передавали их имена все новым и новым поколениям смертников. Но, несмотря на очевидный «прокол» в работе и непрофессиональность, оба исполнителя остались на работе в тюрьме. Правда, одного из них смертники выжили-таки из корпуса. Когда он вновь появился на смене после расстрела, его обругали, освистали и забросали посудой, так что он сбежал и больше в корпусе не показывался. Однако второй даже был повышен по службе. Если я не называю здесь их имен, то лишь потому, что они в самом деле были исполнителями – и в прямом, и в переносном смысле, а виновником этой кровавой трагедии, несущим основную ответственность за то, что происходило, было начальство тюрьмы.
…Кстати, именно про братьев, бывших земляками Исы Гамбара, подписавшего отказ в их помиловании, среди смертников ходили слухи, что они в ходе какой-то деревенской «вендетты» зверски убили целую семью дальних родственников Гамбара (девять человек, включая детей!). Эта родственная связь якобы и послужила причиной того, что смертный жребий пал именно на них. Может быть, и так...
А три года спустя родители Бейляра и Гардашхана были приглашены в Аппарат Президента, где им было объявлено о несправедливости отказа в помиловании этих лиц. Вполне возможно, что под этим более чем запоздалым решением был политический расчет. Во всяком случае, тогда в информцентре возглавляемой И.Гамбаром партии «Мусават» отметили, что отцу Б.Кязимова власти якобы предложили представить иск в отношении бывшего президента А.Эльчибея и тогдашнего спикера парламента И.Гамбара [6]. При очередной активизации партии «Мусават» во время президентских выборов 2003 г., отец казненных вновь обратился к властям с требованием наказать И.Гамбара (Эльчибей к этому моменту уже умер). Может, и на сей раз подсказали...
При всем моем сочувствии идее внести ясность в вопрос выбора заключенных для последних расстрелов, не хочу сбрасывать с счетов, что за год власти Народного Фронта были расстреляны по законным приговорам всего 8 человек. В то же время за один только 1995 г. без всяких приговоров было абсолютно незаконно замучено в 6-7 раз большее количество смертников, причем методами, на которые в Уголовном Кодексе найдется не одна статья. Поэтому полные пафоса статьи в правительственной прессе, обличающие «негуманность Гамбара и Эльчибея», сильно фальшивят, когда разговор заходит, о наступившей позднее «эре гуманизма»...
Подозрительную роль в расстрелах играл Саладдин. Например, довелось слышать от смертников мнение, что он сам якобы был исполнителем. Такого рода упорные слухи циркулировали одно время по тюрьме и каким-то образом были доведены до сведения сына Саладдина, который тоже работал в тюремной системе. Видимо, после этого дома состоялся тяжелый семейный разговор, который надолго выбил старшину из колеи. Саладдин, придя в корпус, пытался убедить авторитетных заключенных, что он к расстрелам отношения не имел, и что его роль заключалась лишь в заковывании рук жертв в наручники и доведении их до подвала, где их уже ждали исполнители. Но у тех сомнения все же остались…
Осталось добавить, что девятый смертник, Акиф Мамедов, содержавшийся в камере №131, не дожил до казни 15 дней. Пять лет спустя официально сообщили, что он умер от болезни. Он действительно был тяжело болен. Если верить позднейшим публикациям в официозе, то и его здоровье подкосило постоянное ожидание смерти (вспомним судьбу Видади!).
Свидетель вспоминает: «До сегодняшнего дня помню, в тот день на смене был контролер Намиг. Акиф с трудом дозвался его и попросил стакан холодной воды. Контролер из жалости исполнил его просьбу. Выпив воду, примерно через 10 минут Акиф скончался. Если бы Акиф Мамедов дожил бы до дня исполнения приговора, то, несмотря на болезнь, все равно был бы расстрелян. Если расстреливают с рождения глухонемого человека, значит, ни для какого больного не делается исключения. В демократических, цивилизованных странах, больного осужденного вначале полностью излечивают, а уже затем расстреливают. Нашему государству даже до такого «гуманизма» еще очень далеко. Если нужно, т.е. если наступила дата приведения приговора в исполнение, то больного могут расстрелять прямо на койке»

[1] Имена и фамилии обоих изменены.
[2] Господин, уважительное обращение к мужчине в Азербайджане и Турции.
[3] По другой версии, он успел лишь обругать «общака» и сразу был заведен в подвал.
[4] В 2004 г. камеру расширили в 1,5 раза за счет соседней, и превратили в 4–местную.
[5] Пока писалась книга, умер от тяжелой болезни.
[6] Газета «Зеркало», 3 августа 1996 г.