В бывшем «корпусе смерти» Баиловской тюрьмы в Баку находится 16 камер и баня.
Напротив последней располагалась дверь, вызывавшая внутреннее содрогание у каждого
узника и ведшая в расстрельный подвал. Последний насчитывает 4 смежных помещения,
звукоизолированных двойными дверями.
Входная дверь из коридора в подвал закрывается двумя замками и, кроме того, блокируется
«автоматическим», электронным замком. Сейчас она имеет такие же «глазок» и «кормушку»,
как и все остальные двери «пятого корпуса», но раньше их не было, и этим подвальная
дверь отличалась от остальных.
В первом помещении-тамбуре расположен двухярусный стеллаж для личных вещей и спецодежды,
возможно, и для чего-то еще, что уже исчезло через восемь лет после последних
расстрелов, когда автору этих строк наконец удалось его посетить. По словам сотрудника
тюрьмы, здесь обреченный переодевался, после чего его по ступенькам заводили в
следующее продолговатое помещение, где его ожидали начальник тюрьмы, прокурор
по надзору, врач, теоретически - даже священник (на самом деле священники никогда
не приходили ни в корпус, ни на казнь, ни во время коммунистов, ни позже). Здесь
смертнику объявляли об отклонении ходатайства о помиловании [1].
«Забирая осужденного на исполнение приговора, мы не объявляли ему, куда ведем.
Говорили лишь, что его прошение о помиловании указом президиума Верховного совета
отклонено. Я видел человека, который в тот момент поседел на глазах. Так что,
какой бы внутренней силы человек ни был, в тот момент ему не говорили, куда ведут.
Обычно: «Иди в кабинет». Но они понимали, зачем. Начинали кричать: «Братья!..
Прощайте!..». Жуткий момент, когда открываешь дверь того кабинета и человек стоит,
не проходит...»,- вспоминал бывший начальник Баиловской тюрьмы Х.Юнусов.– «Люди
реагировали в тот момент по-разному. Бесхарактерные, безвольные сразу же падали.
Нередко умирали до исполнения приговора от разрыва сердца. Были и такие, которые
сопротивлялись - приходилось сбивать с ног, скручивать руки, наручники одевать».
Рассказывают, что бывали случаи, что смертников, в отношение которых было опасение,
что они могут оказать сопротивление, расстреливали и без формальностей, в затылок
прямо после входа в подвал.
Под «кабинетом» подразумевалась третья комната такого же размера (примерно 2,5
х 4,5 м) с бетонным полом и со стенками, покрытыми темно-зеленой листовой резиной.
Это покрытие гасило звук и предотвращало рикошет пуль.
До 1940 г., да и позже казнили из «нагана», который удобен тем, что при осечке
не требуется передергивать затвор, как в пистолете. Этот револьвер 1926 г. выпуска
еще долгое время находился на балансе в хозяйственной части Баиловской тюрьмы,
и лишь недавно его сдали в музей Министерства Юстиции. Мне дали его подержать.
Щелкал он исправно, но боек на всякий случай сточили. Впоследствии на вооружении
у расстрельщиков появился также пистолет Токарева (ТТ), а в последние годы – и
пистолет Макарова (ПМ).
Один из исполнителей держал осужденного в коленопреклоненном или лежачем состоянии,
второй стрелял в голову. Сколько раз стреляли? «До тех пор, пока не умрет»,- с
невинной улыбкой объяснил мне сотрудник тюрьмы. Обычно было достаточно пары выстрелов
– одного «в левую затылочную часть головы в области левого уха, так как там расположены
жизненно важные органы. Человек сразу же отключается» [2]. Затем делался контрольный
выстрел.
Отрезали ли для уверенности казненным головы, как это, говорят, практиковалось
в России или же просто снимали фото голых казненных, как в соседней Грузии, достоверно
не известно. Власти отрицают, что были какие-то манипуляции с трупами, но, как
всегда в таких случаях, подобные заявления требуют проверки. Например, Х.Юнусов,
не вдаваясь в подробности, утверждает, что в Ленинграде казнили как-то иначе:
«У нас убивали очень жестоким способом. Сама процедура была не отработана. Я даже
по этому вопросу обращался к министру МВД. Он обещал направить меня в Ленинград,
где была другая система, но его убили [3]. Делалось это так и до меня, и мне тоже,
как говорится, по наследству передали» [4].
Как бы то ни было, после казни на полу и стенках помещения появлялись вырванные
пулями ткани тела и обильная кровь, которые смывались водой из шланга через канализационное
отверстие в центре комнаты. «Сосок» для шланга выходит из одной из стенок, а кран
располагался где-то снаружи, в коридоре.
Очевидец одного из последних расстрелов в феврале 1993 г. рассказал мне, что тогда
под этим «соском» стояла бочка с водой. Смертника подводили к бочке, нагибали
голову к воде и стреляли в затылок. Видимо, вода гасила звук выстрела, удар пули,
туда же попадали кровь и вырванные ткани головы.
Из расстрельной комнаты труп выносили во второй, маленький тамбур и далее в маленький
двор к ожидавшей там своего скорбного груза машине, замаскированной под «Скорую
помощь» [5]. Двор с двух сторон закрыт железными дверями – от любопытных глаз.
Через центральный вход тюрьмы «труповозка» увозила тело казненного к заранее вырытой
могиле, где его тайно хоронили вместе с вещами.
«Выкапывали яму, опускали туда тело, а потом заравнивали землю, не оставляя никаких
следов захоронения. Через несколько недель родственники осужденного получали по
почте судебное извещение о том, что приговор приведен в исполнение. Ни числа,
ни места захоронения им не сообщали. Иногда родным отдавали какие-то личные вещи
осужденного»,- вспоминал один исполнитель из Украины [6].
Где именно располагалось кладбище смертников? В 1970-х их хоронили рядом с одним
из кладбищ, в 40-50 километрах от Баку. По некоторым данным, это место было рядом
с христианским кладбищем у поселка Умбакы.
При всей сверхсекретности и расстрельной процедуры, и самого «подвала», в нем
побывало достаточно много посторонних, которые затем делились своими впечатлениями
со смертниками и с посторонними. Например, на тайную «экскурсию» туда ходили любопытные
офицеры Баиловской тюрьмы. Кроме того, к работе в подвале (починка электропроводки,
уборка) привлекали рабочих хозяйственной обслуги («шнырей») из числа оставленных
в тюрьме осужденных. Обычно такие работы проводились при Аладдине вскоре после
расстрелов. В 1993 г., после последней серии расстрелов, русский заключенный-«шнырь»
проводил там по указанию Аладдина какие-то сварочные работы.
После этого до мая 1995 г. о подвале не вспоминали. Вскоре после воссоздания комиссии
по вопросам помилования, когда резонно предполагалось, что при отказе в помиловании
будут новые исполнения казней, Кахин впервые отпер дверь подвала и вошел туда,
но сразу выскочил, ворча, что подвал затопило. Возможно, это произошло где-то
летом 1994 г., когда что-то случилось с канализацией, и все пространство перед
пятым корпусом, вплоть до конца правого крыла корпуса №3, превратилось в сплошную
лужу, и до «корпуса смерти» приходилось добираться прыжками с кочки на кочку.
Кахин одолжил у кого-то рыболовные сапоги-бахилы и около 10 дней возился в подвале
и чистил его. В дальнейшем такие процедуры занимали 1-2 дня.
Армяне рассказывали, что Кахин 3-4 раза для этого брал у них подаренные Красным
Крестом сапоги на резине и мехе. Вероятно, находившиеся под землей помещения были
затоплены канализационными или грунтовыми водами, тем более, что расстрельный
«кабинет» имеет в полу канализационный сток. После освобождения в 1996 г. армяне
оставили эти сапоги ему.
И в дальнейшем, в 1995-1998 гг. там проводились ремонтные и очистные работы –
7-8 раз). После капитальной чистки подвал снова приготовили к использованию в
декабре 1995 г., дней за 20 до последнего помилования. Следующий раз – в конце
марта 1996 г., опять же перед помилованием. Всего с мая 1995 г. по декабрь 1997
г. подвал готовили к расстрелам 7-8 раз, что является лучшим комментарием к спорам
о том, насколько основательным был «мораторий» на исполнения.
Заключенные соседних с подвалом камер, заслышав возню в подвале, терпеливо дожидались
возвращения оттуда старшины. Шариков (кличка старшины), будучи трусоват по натуре,
каждый раз выходил из этого страшного места с перекошенным и посиневшим от страха
лицом. Часто он вообще заходил и выходил в подвал со двора, но заключенные, чутко
прислушивавшиеся ко всем шорохам, все равно вычисляли, что он там был.
Даже много после окончания «исполнений», в 1995-98 гг., из «подвала» тянуло каким-то,
как представлялось смертникам, трупным запахом, который чувствовали заключенные
ближайших камер, когда их выводили на поверку. Старшина каждый раз при приборке
разливал там пару флаконов одеколона, но не помогало.
Каждая такая чистка подвала вызывала вполне оправданное беспокойство смертников,
которые ожидали, что почищенное помещение вскоре используют по назначению. Особенно
большая паника возникла, когда однажды перед чисткой в подвал, помимо старшины,
спустились прокурор по надзору и начальник тюрьмы.
...Рассказывают, что подвал иногда незаконно использовался для оказания психологического
давления на заключенных.
Например, X. и Y. были вполне благополучной парой, которая распалась из-за конфликта
между их родным и приемным сыновьями. Дело кончилось тем, что в середине 1980-х
гг. приемный сын убил родного сына, расчленил и спрятал в чемодане. Преступление
быстро раскрыли, и приемного сына отдали под суд, который кончился для него смертным
приговором. В «пятом корпусе» он находился в камере №129.
Приемная мать упорно требовала для него расстрела, на что тогда требовалось согласие
Москвы. Пока шло делопроизводство, на смертника оказывалось давление, чтобы добиться
дополнительных признаний. Заключенный отказывался, и тогда как-то раз его завели
в подвал и пригрозили расстрелом. Тот со страху подписал нужные бумаги и был возвращен
в камеру.
Приемный сын заболел туберкулезом и был в предсмертном состоянии, когда в Москве
дело было рассмотрено заново, и расстрел заменили на 20 лет лишения свободы.
Возможно, он был не первым и не последним, кого в печально знаменитом подвале
пугали призраком казни.
[3] Особо опасный рецидивист
