А между тем лето было в самом разгаре. В камерах становилось душно, не хватало воздуха, приходилось постоянно обливаться холодной водой. На прогулку выходили все, включая больных. На дворике можно было немного позагорать, солнце стояло высоко, и лучи проникали через верхнюю решётку, впрочем, загорали всё равно через рабицу. Были такие, кто брал с собой на дворик нарды, кто-то шел гулять с кружкой чифира. Молодёжь забавлялась, как всегда, очень оригинальным способом. Наносили друг другу удары в пресс. Выявляли, у кого он более тренирован. Всё это делалось без злости, как говорится, ничего личного, только спортивный интерес. Где-то через дворик запели девчонки. Они всегда пели. Поддерживая нас, мужиков. Кричали нам, иногда похабные вещи. Назначали свидания после отсидки. Вот уж кто не боялся ключников. У меня навсегда остались о них самые лучшие воспоминания. Я не могу вам поведать, как им сиделось, я содержался в мужских камерах. Но кое-что всё-таки успевал заметить. Однажды мне пришлось наблюдать, как один молодой и, видимо, очень озабоченный ключник буквально не отходил от глазка их камеры, постоянно наблюдая за ними. Не знаю, правда это или нет, но поговаривали что одна зечка, когда ей надоели эти подсматривания, со словами «Может, скорей ослепнешь» засветила ему зону бикини. И кажется подглядывания прекратились. Я, кажется, увлёкся легендами. Что совершенно не входит в мои планы. Я обещал вам рассказать о том, что видел и пережил сам. Но согласитесь, легенда очень четко дает понять, как относятся друг к другу администрация и контингент. И те, и другие ненавидели друг друга, со всеми вытекающими отсюда последствиями, а они ещё не прочь и поиметь нас. Прогулка закончена, мы возвращаемся в камеру, опять духота, мы просим открыть кормушку, хоть какая-то вентиляция. Кстати сказать, та самая вентиляция, которой оснащено здание просто не работает. Трубы по продолу идут и их иногда даже красят, но они не работают. У нас в хате содержался очень пожилой человек, в свое время он перенёс операцию на легких, и, сами понимаете, в такой ситуации ему было очень тяжело. Это было ночью. Тёплая, я бы сказал, душная ночь, что бывает очень редко здесь у нас на Севере. А старику совсем плохо, задыхается. Мы постучались, позвали ключника и объяснили в чем дело. Да он и сам видел, что надо что-то предпринимать. Доложив ситуацию начальству, там приняли решение. Они предложили старику захватить одеяло и отвели его на прогулочный дворик, там есть скамейка и на ней можно неплохо разместиться. Вернулся старик под утро, состояние его было бодрое. Ещё бы на свежем воздухе, в белые ночи, курорт да и только. Безусловно, это было исключение из правил, и больше такого не повторялось. Категорически запрещено открывать ночью камеры, а тем более выводить кого-то из здания изолятора. В конце концов, с жарою мы ещё как- то боролись. А вот с произволом администрации нам бороться было гораздо труднее. Они постоянно напоминали нам, что от их желания зависит уровень нашего содержания. Всё больше ограничивались передачи. То, что можно передавать на Поповке, здесь на Белой горе было нельзя. Вы бы только видели, с какой ненавистью работники СИЗО смотрели вслед уходящим на волю арестантам. Сколько было в их глазах сожаления, что эти люди свободны, они больше не зависят от них, от их прихотей. Они становятся такими же свободными и завтра могут просто гулять по одной с ними улице. Какая досада! А как они встечают вновь прибывших! У них просто праздник. Иди сюда голубчик, теперь ты в моей власти. И я теперь решаю, шмонать тебя поверхностно или досконально. Что то мне не нравится, как ты смотришь! Давай-ка, снимай трусы и раздвигай ягодицы, я загляну, может у тебя там что-то запрещённое. А ну, поприседай, дорогой. Может, что и получится? А этого чего шмонать, он уже готов к новой жизни, этого можно и без шмона, этот не опасен, этот уже и без нас подавлен. Вот такое психологическое давление практически постоянно. В камере люди спят по очереди, бывает так, что и на одном белье. Ну, самые продуманные, конечно перестилают, а так, основная масса спит вповалочку. Когда начинаешь качать права, что спальное место должно быть отдельное и это закреплено всеми законами и правилами содержания. Отговорки стандартные. Мы вас сюда не звали, ничего, не баре, потеснитесь. Ещё и шуточки идут в ход. Мол, в карцере у нас всё отдельно. На ночь розетки отключаются ни тебе чаю попить, ни поесть, а ведь ночью не спит две трети арестантов. Правда, среди арестантов всегда найдутся свои «кулибины», и розетка вдруг начинает работать круглосуточно. А медики, кажется, самая гуманная профессия, но и здесь присутствует форма давления. У одного сидельца разболелся зуб. Вполне нормально, ненормально, что ему отказали в помощи врачи изолятора, мотивировавшие свой отказ тем, что на больной зуб надета золотая коронка. А они не работают с драгметаллами, так человек и мучился зубной болью и ничего не мог сделать. Думаю, в этой ситуации можно было найти компромисс. Но администрации видимо глубоко наплевать на человека. У другого за время его содержания в изоляторе очень упало зрение. Он практически не мог читать никакого шрифта, а поскольку раньше он очков не носил, надо было что-то предпринять. Если нет возможности отпустить человека на подписку, то хотя бы пригласили окулиста. Не сделано было ни то, ни другое. Человек не мог читать письма из дома. Как он будет закрывать дело тоже не понятно. И мы ещё говорим о правах человека. Их на воле то нет, а не то что в местах лишения свободы. Сколько говорилось о надлюдательных советах, общественности, которые могли бы контролировать условия содержания. Воз, как говорится, и ныне там. Телесные наказания, унижения, произвол. Вот три основных слагаемых в поддержании порядка. А ведь вина многих ещё не доказана.