Бывший сотрудник Баиловской тюрьмы рассказывал мне, что в Советское время расстреливали в вечернее и ночное время [1], и поэтому обычно смертники, отсыпаясь по субботам днем, старались не спать по ночам, чутко прислушиваясь к шагам возможных исполнителей. Может быть, поэтому очередной расстрел был проведен 13 февраля 1993 г. в необычное время, утром, когда смертники его ожидали менее всего. Уже после этого, наученные горьким опытом смертники ожидали расстрела каждый день до обеда, после чего расслаблялись.
Почему-то в этот раз все было сделано для того, чтобы «исполнение» застало заключенных врасплох. Может быть, власти опасались, что привыкшие к мысли о скором изменении своей судьбы «вышаки» взбунтуются и окажут сопротивление?
Как бы то ни было, «труповозку» подтолкнули к «пятому корпусу» вручную, чтобы не было слышно звука мотора [2]. Начальник тюрьмы с прокурором и исполнители не прошли сразу к подвалу, а зашли в старшинскую комнату, в начале коридора. Глазки на дверях тоже закрыты не были…
Первым из камеры №118 вывели 30-летнего осужденного Ислама Мамедова по кличке Гарик. Спокойно вывести его из камеры кроме старшины Саладдина никто не смог бы, т.к. Ислам ему верил. Не только другие заключенные, но и Саладдин жалел немого и от рождения душевнобольного человека и хорошо к нему относился. Он даже каждую неделю давал ему деньги, чтобы тот мог удовлетворить свои минимальные потребности. Ислам прятал деньги в подушку и никому их не давал.
Сам он родился в Сумгаите, но корнями был из Масаллинского района. 11 апреля 1991 г. его приговорили к расстрелу за изнасилование и убийство, из-за чего он попал в «обиженники». Сначала суд принял во внимание его здоровье и другие обстоятельства и дал ему 15 лет, но затем некто влиятельный вмешался и заставил пересмотреть приговор в сторону ужесточения. Поговаривали, что за смертным приговором, а впоследствии – за отказом в ходатайстве о помиловании стоял один из влиятельных мусульманских деятелей, родственники которого были потерпевшими. Парадокс – «деятель Ислама» требовал казни Ислама…
Гарик был большим охотником до хороших сигарет с фильтром, которые по «советской» традиции тогда запрещались [3]. Зная эту его слабость, окружающие старались угостить его сигаретой, чтобы понаблюдать за его неподдельной детской радостью. Некоторые, впрочем, злоупотребляли его любовью к сигаретам, вставляя в предлагаемую ему сигаретку самодельную хлопушку, сделанную из использованного стержня шариковой авторучки и спичечной серы. После нескольких затяжек сигарета вдруг взрывалась, оставляя Гарика с опаленным и перекошенным от обиды и негодования лицом. Еще долго после этого глухонемой что-то обиженно мычал на своем языке, а шутники гоготали.
Его родители думали, что он давно расстрелян, и не посещали его. По просьбе всего корпуса во главе со старшиной Саладдином, начальник тюрьмы Рагиф Махмудов телеграммой вызвал родителей Ислама для свидания с ним. Представьте себе, что мать, зная, что сына нет в живых, вызывается на встречу с «умершим» сыном. Увидев живого Ислама, престарелая мать крепко обняла его и не отпускала. Кажется, уже всего навидавшийся в жизни, старшина Саладдин не выдержал этой сцены и покинул комнату свиданий. После свидания, Ислам от радости до вечера не умолкал, выбивая на железном столе в камере, как на нагаре [4], странные звуки. Это было его последнее свидание и последняя радость в жизни!
Накануне дня казни Ислам весьма «кстати» чем-то заболел, и его мучил жестокий понос. Поэтому, когда открылась «кормушка» его камеры и старшина жестом подозвал заключенного, сказав, что его поведут к врачу на укол, никто ничего не заподозрил. Ислам подошел к двери и сложив руки за спиной, высунул их из «кормушки». Саладдин защелкнул на них наручники – они всегда одевались на «вышаков», куда бы их не выводили – к адвокату, на свидание к родным, к врачу или в «подвал».
В последний момент Ислам, интуитивно почувствовав что-то плохое, забился в угол, встал спиной к стене и, что-то мыча, тряс головой, давая понять, что не хочет выходить. Сокамерники жестами стали уговаривать его выйти и наконец, буквально вытолкали его в коридор.
Другим заключенным, на кого пал в тот день жребий, был Назим Маддиев из камеры №131, родом из Мингечевира, тоже из «обиженников», приговоренный к расстрелу за тройное убийство. За день до расстрела Саладдин сказал ему, чтобы он приготовился к свиданию с родственниками. В тот день Назим побрился, выпросил у Саладдина новую полосатую «спецовку» и с нетерпением стал ждать. И вот Саладдин, открыв «кормушку», во всеуслышанье сказал Назиму: «Твои пришли и ждут тебя в комнате свиданий». Эти слова не услышать было невозможно, т.к. весь корпус знал о предстоящем свидании и держали ухо востро. Радость идущего на свидание - была общей радостью.
С ночи приготовившись к встрече, Назим спешно покинул камеру. Взбадривающие реплики некоторых осужденных остались со стороны Назима без ответа. Похоже, что, увидев, какова атмосфера в коридоре, Назим онемел. Но арестанты вскоре поняли, что его на самом деле ждет свидание с «подвалом» и с умершими родственниками...
Когда обе жертвы оказались в коридоре, их завели в старшинскую комнату. Дальше, по свидетельству очевидцев, все происходило быстро, как в кошмарном сне. Чуть ли не бегом по коридору промчались двое надзирателей, закрывая везде глазки камер. Скрипнула дверь подвала – этот жуткий скрип каждый смертник узнал бы среди тысяч звуков «пятого корпуса». Затем по коридору чуть ли не волоком протащили «вышаков» и втолкнули в подвал.
Вскоре из-за закрытой двери раздались глухие выстрелы. Они были достаточно хорошо слышны в смежной с «подвалом» камере №125. По словам одного из сидевших там заключенных, в немого и его товарища по несчастью исполнители всадили по полному магазину. Но и смертники-армяне в камере №126 тоже вели свой счет. По их словам, «казнили непрофессионально, в жертвы делалось много выстрелов, один раз мы насчитали целых семь!» В отличие от армян, другие смертники объясняли такой расход патронов не непрофессионализмом, а садизмом палачей. По их мнению, на тех смертниках, которые доставляли какие-то проблемы надзирателям или которых исполнители ненавидели, отыгрывались именно таким образом.
«Понимаете, когда перед исполнением читаешь смертный приговор, узнаешь, что он сделал, это туманит сознание. Я представлял, что он так мог поступить с моим братом. И такой гад должен по земле ходить?.. А цена жизни... Цену жизни он сам себе определил»,- считает бывший начальник Баиловской тюрьмы в 1976-78 гг. Халид Юнусов.- «Был случай: дядя и племянник - скотокрады - убили двух милиционеров. Одного из них не сразу, так как тот умолял: «Не убивайте, у меня трое детей и еще двое детей моего умершего брата...». Негодяи, я таких просто за людей не считаю.
Смотрю на парня, а он: «Это дядя, не я». Дядя ранее пять раз судим был, здоровяк, у него шеи не было, мы на руки не могли наручники надеть, такие запястья широкие. Однажды он, отжимаясь, под потолком повис и тревогу поднял. Стражник открыл камеру, он бросился на него. Тогда мы на него вчетвером навалились... В общем, завели дядю в «кабинет», а он никак не хотел на колени становиться, пришлось применить силу, сбить с ног. Он упал, ударился головой о бетонный пол... Ему всадили семь пуль, голова у него была размозжена, мозги во все стороны. Я даже подумал, что халат надо было надеть... Он же еще дышал, здоровяк. Ему не преступником надо было становиться, а как-нибудь на добро свои способности использовать. В общем, дышит... Вдруг меня, сам не знаю откуда, осенило - подошел, под лопатки два выстрела ему дал, в легкие.
Потом племянника привели. Он, как увидел труп, тут же упал. Врач констатировал: «Не надо, уже готов...». Мы на всякий случай сделали три контрольных выстрела...» [5]
Исполнитель казней в Днепропетровском СИЗО-178 вспоминал: «После первого выстрела к казненному подходил врач, проверял пульс. Если пульс прощупывался, то нужно было стрелять еще. Иногда приходилось стрелять по нескольку раз, а человек все никак не умирал... Как-то одному из исполнителей пришлось стрелять 16 раз. Конечно же, лучше было бы, если бы казнь осуществлял не живой человек, а робот...» [6]
Примерно через полчаса вышедший из подвала старшина открыл воду, чтобы смыть кровь со стен и пола. На улице завелась и отъехала «труповозка». Закончив дела в подвале, старшина и надзиратель закрыли его дверь и прошли к выходу, на ходу открывая глазки камер. На сегодня они закончили свои страшные дела.
По традиции, в этот день ни обед, ни ужин никто не брал. Зная это, никто еду в корпус и не приносил.
Заключенные, поминая убитых товарищей, читали поминальные молитвы. Из «общака» раздали похоронное пожертвование (эхсан): 1 пачку сигарет, 1 пачку чая (50 г), немного сахара и галет. Все перечисленное в достаточном количестве хранилось в «общаке» корпуса, как «НЗ» (неприкосновенный запас).
Так закончилась эта операция, в которой было продумано все, чтобы усыпить бдительность жертв. Не говоря уже о психологической подготовке Назима к «свиданию», думается, что были приняты в расчет даже немота Ислама и близость камер 118 и 131 к старшинской комнате – практически никто из смертников так и не успел увидеть, что творилось в коридоре…
Следует отметить, что, согласно международным стандартам, «не должен приводится в исполнение смертный приговор в отношении … лиц, потерявших рассудок» [7]. За 4 года до казни Ислама ООН также порекомендовала государствам-членам «исключение смертной казни в отношение умственно отсталых или психически недееспособных, будь то на стадии вынесения приговора или казни» [8].

[1] В Днепропетровске казнили в 4-5 часов утра
[2] Армяне рассказывали, что на самом деле «подъехавшую машину было слышно, просто расстрела не ждали, т.к. Эльчибей перед президентством обещал отменить смертную казнь».
[3] Оплавив и сплющив фильтр, а затем заточив образовавшийся кусочек пластмассы, можно было получить острое лезвие, использовав его для самоубийства. По этой же причине в то время не разрешались и очки.
[4] Азербайджанский барабан, на котором играют руками.
[5] «Зеркало», №19, май 1997 г.
[6] «Факты и комментарии», 18 марта 2000 г.
[7] «Меры, гарантирующие защиту прав тех, кто приговорен к смертной казни» (п.3), приняты резолюцией ЭКОСОС ООН №1984.50 от 15 мая 1984 г. и одобрены резолюцией ГА ООН №39/118, принятой 14 декабря 1984г.
[8] Резолюция ЭКОСОС ООН №1989/64, принятая 24 мая 1989 г.