15 лет

Глава четвертая. Этапы.

назад | оглавление | вперед

С момента утверждения приговора в СИЗО не держат более десяти дней. Если осужденный не остается в качестве работника хозяйственной обслуги (разносчиком пищи по камерам, то есть «баландером», сантехником или ремонтным рабочим), в течении десятидневного срока тюремное ведомство решает, где ему отбывать наказание. И ближайшим этапом отправляет в назначенную колонию.   Или тюрьму.

Здесь, наверное, необходимо пояснить некоторые  встречающиеся термины. И коснуться истории пенитенциарной системы независимой Украины.

До 1998-го года учреждения исполнения наказаний входили в структуру Министерства Внутренних Дел. Потом был создан отдельный Департамент по Вопросам Исполнения Наказаний, относящийся к Министерству Юстиции.

Поначалу это не особенно отразилось на работе системы. Остались те же люди, с теми же принципами и отношением к работе и спецконтингенту. Не менялась и собственно структура учреждений, оставшаяся еще от Советского Союза.

Существовало несколько видов колоний. Воспитательные (малолетки), исправительные (для взрослых), мужские и женские. Колонии-поселения (так называемые «поселки» или «химии») для приговоренных к исправительным работам без лишения свободы по статьям Уголовного кодекса легкой степени тяжести.

 Мужские исправительные учреждения для лишенных свободы осужденных делились по режимам содержания на общий, усиленный, строгий и особый. Женские на общий и строгий. Как понятно из названия, отличались они условиями жизни осужденных,  количеством у них прав и обязанностей. Чем строже режим, тем меньше первых и больше вторых.

Если на общем режиме  без ограничений допускалась переписка, передачи и посылки разрешались раз в два месяца по 16 килограмм, то на строгом - только одно письмо в месяц и передача не больше восьми килограммов. А на особом - одно письмо раз в полгода и с такой же периодичностью передачи, те же 8 кг.  

Осужденные, находящиеся на общем режиме, жили в общежитиях (точнее сказать, конечно, бараках) и их передвижение ограничивалось локальным участком в пределах жилой зоны и цехом в зоне промышленной. «Особики» содержались в закрывающихся спальных помещениях в пределах отряда и работали или в камерах, или в ограниченных закрытых цехах. Все они должны были носить характерную полосатую робу, почему слово «полосатик» в среде арестантов синоним слова «особик». 

Распределение по режимам происходило в зависимости от тяжести статьи осужденного и количества отбытых наказаний. Усиленный режим по условиям содержания практически не отличался от общего. Но на общем отбывали наказание впервые осужденные за преступления до средней степени тяжести, а на усиленном – по тяжким и особо тяжким статьям.

На строгий режим попадали те, кто уже отбывал наказание в местах лишения свободы (по первому разу на строгий можно было попасть за преступления против государства, измену, шпионаж, терроризм и т. п.).

Ну, а особый – для тех, кого суд признавал особо опасным рецидивистом. В уголовном кодексе 1961-го года, который действовал в Украине до приятия нового, в 2001-м году, существовала статья «Особо опасный рецидивист».  Им можно было стать после третьей судимости по тяжким статьям.

Кроме вышеперечисленных мест лишения свободы, колоний, существует еще один – тюремное заключение. К нему, в качестве отдельного вида наказания, приговаривают за особо тяжкие преступления, как правило за убийства, либо за преступления совершенные уже во время отбывания наказания. Например, если осужденный постоянно нарушает установленный режим содержания, не подчиняется требованиям сотрудников администрации или дезорганизует работу исправительного учреждения, на него заводится отдельное уголовное дело по соответствующей статье, доводится до суда, и в качестве наказания меняется режим содержания на тюремное заключение. Основной срок могут оставить прежним или добавить года три (а раньше и пять лет).

Отбывание наказания на «крытой» или «ТЗ», как называют зеки тюремное заключение, похоже на нахождение под следствием и судом в СИЗО. Те же камеры до шести человек, те же часовые прогулки. Иногда дают работу, возможную в камерах, например веники плести или конверты клеить. Бывает выводят в закрытые цеха, такие же камеры, размером с общую, в которых находятся фрезеровочные, сверлильные либо шлифовальные станки. Работа в основном связана с обслуживанием самого учреждения.

Но одно дело отсидеть в СИЗО даже год-два (больше это уже редкий случай), когда ты еще не осужденный и теоретически не лишен гражданских прав, а другое дело будучи признанным преступником, совершившим особо тяжкое преступление с соответствующим отношением к себе работников администрации. Со всеми вытекающими отсюда ограничениями и строгостями режима, установленными для тюремного заключения.

Те, кто отбывал наказание в таких условиях, «крытники», в  среде обычных зеков автоматически пользуются определенным уважением.

Связано это с тем, что пробыть пять, а то и семь лет в камерной системе и остаться нормально соображающим человеком само по себе непросто. Из-за большого количества свободного времени прошедшие ТЗ как правило начитаны, любят и умеют поговорить, (точнее подрассказать).

Сосуществование долгое время в одной камере с одними и теми же людьми так или иначе приводит  к каким-то конфликтным ситуациям. Однако во избежание нежелательных последствий и карательных мер со стороны начальства, «крытники» становятся настоящими мастерами компромиссов. Условия приучают  их так же  к полному контролю своих слов, действий и даже умению просчитывать их последствия.

Если кто-то за время отбывания наказания на «крытой» не смог привыкнуть к такому существованию, он как правило становится «шнырем», «чертом», а то и «обиженным». В данном случае в прямом смысле этого слова. Такой человек вследствие каких-то особенностей своего характера не может ужиться с большинством сокамерников, и в результате чего рано или поздно обижается на всех, начинает есть, пить отдельно, жить около «параши» и заниматься самой черной работой.

Еще надо отметить то, что большую часть «на тюрьме» составляют  нарушители режима. Это авторитеты (тут без кавычек, так как это действительно авторитетные для большинства заключенных люди), «отрицалово» (то есть те, кто не признает установленный государством порядок и режим содержания), «черная масть» ( живущие по понятиям и придерживающиеся воровских традиций).

Эта категория находится в тюрьме не случайно. Просто декларирующие приверженность этим принципам сюда не попадают. Ведь для начала надо в колонии несколько раз побывать в штрафном изоляторе, затем ПКТ (помещении камерного типа) за различные нарушения только после чего суд может решить, что дальше отбывать этому человеку наказание  в тюрьме. Такой путь за пару месяцев не пройдешь. Большинство все-таки решают, что такая жизнь не для них («Блатне життя не легке!»). Поэтому те, кто с лагеря приехал «на крытую» люди уже далеко не случайные.  Для них места лишения свободы – дом родной.

Хотя получившие «ТЗ» по суду и доставленные из колоний содержатся в разных камерах, у обычных «мужиков» всегда есть возможность в случае возникновения  спорного вопроса или конфликтной ситуации обратиться за советом к кому-то из авторитетов. Чем дольше человек пробыл «на крытой», тем больше было у него таких ситуаций, тем чаще он имел возможность видеть как решают вопросы («разводят рамсы») авторитетные зеки. 

Понятно, что именно этот опыт  ценится в «крытниках» по приезду в колонию. Из-за таких приобретённых знаний они и пользуются особым уважением.

Я на «крытую» не стремился. Поэтому  был доволен, когда суд дал мне два года «ТЗ», а не пять, как запрашивал прокурор. В те времена срок пребывания в СИЗО учитывался как срок тюремного заключения, в случае если таковой будет иметь место в приговоре. Так как я пробыл под следствием, за судом и в ожидании решения кассационной инстанции в общей сложности два года и одиннадцать месяцев, отбывание первых двух лет в тюрьме мне уже не грозило.

Получилось, однако, занимательно. Где-то через восемь дней после того, как пришло утверждение приговора, заказали меня на этап. Естественно я ждал этого момента. Все-таки должен был начаться новый этап жизни (прошу прощения за тавтологию).

Это довольно удивительное чувство! Ты знаешь, что предстоит ехать в место, где придется провести ближайшие годы (страшно было подумать сколько именно!), а куда конкретно повезут и как там, куда привезут в итоге, вообще живут люди, не знаешь. Какой режим – «красный» или «черный», как относится к зекам администрация – все неизвестно.    

Про то, чем различаются режимы, «красный» и «черный», речь пойдет ниже. Сейчас скажу только, что как и большинство отсидевших больше года в СИЗО я считал, что лучше попасть туда, где живут по понятиям, все решает «братва», а не администрация и «козлы» (официальные помощники администрации). То есть на «черный» лагерь.

Я даже писал по этому поводу заявление тюремному начальству. Просил меня отправить для отбывания наказания в колонию усиленного режима № 76, находящуюся в Ровенской области.

В нашей камере, «осужденке», было несколько человек, «возвратчиков», которые уже побывали в колонии и вернулись обратно в СИЗО либо на новое рассмотрение своих дел в суде, либо как свидетели (например если судят только что арестованных подельников, находившихся до этого в розыске). Почему-то из их рассказов о жизни в разных колониях я решил, что на Рафаловке (так в Киевском СИЗО называли 76-ю) самые лучшие условия.

Написание такого заявления не гарантирует, однако,  то, что именно в желаемую колонию и направят. Поэтому, когда заказали меня «с вещами» на этап, я уже знал, что везут не туда, куда я хотел. Помню, что на двери хаты висело написанное зеками известное им из результатов вычислений расписание этапов, по числам месяца и направлениям. (Ясно, что такого расписания в официально изданном виде не может быть в принципе). В тот день отправляли в сторону Винницы, Тернополя и Ивано-Франковска.

Что же, куда везут, туда и едем! Тем более, что сразу стало ясно,  на этапе будет весело. В боксике предназначенном для ожидания посадки в «воронок», который должен был доставить нас на вокзал, я увидел своего подельника Пашу. Того самого, которому дали восемь лет за несговорчивость и который, как бы помягче выразиться, отравился домашней пищей и  развеселил, а некоторых разозлил во время одной из наших поездок на судебные заседания.

Процесс транспортировки осужденных из СИЗО в колонии выглядит приблизительно таким образом. Как уже должно быть понятно, с самого утра подходят к камере и после названной фамилии говорят: - «С вещами». Вот тут уже действительно необходимо собрать все, что возможно, компактно разложить это по сумкам, после чего, попить чифиря на дорожку, попрощаться с близкими и со всей хатой.

Затем выйти из камеры и в сопровождении контролера дойти до боксов. Потом обыск,  посадка в «воронок» и в последняя поездка по улицам Киева до вокзала. Последняя потому, что следующая будет очень нескоро. У кого насколько, но для каждого нескоро по своему.

До отдельной ветки железнодорожных путей на Киевском вокзале, где ожидают своих пассажиров спецвагоны, с Лукьяновки автомобиль доезжает минут за двадцать.  Но помнятся они еще и через двадцать лет.

Дальше посадка в «Столыпин». Воронок подъезжает вплотную к вагону, открывается первое отделение, начальник караула, перебирая папки с личными делами, выкрикивает фамилии зеков, которые, в свою очередь, выбираются из боксика автозака и бегом, спотыкаясь и путаясь в своих баулах, двигаются по вагонному проходу в сторону открытого купе. Второе отделение, новые фамилии. Еще купе и еще (одновременно открыто только одно).

Купе, конечно, название громкое. Что бы понять, какое оно, надо представить обыкновенное купе купейного вагона, но со стенами из окрашенного в серый цвет железа, с дверью из стальной сетки, ячейка которой четыре сантиметра, и без обычных вагонных полок. Полки необычные. На расстоянии где-то шестидесяти сантиметров от входа в купе находится одна. На всю оставшуюся площадь помещения. Над ней в восьмидесяти сантиметрах вторая. И над ней еще в стольких же, третья. Для окончательной ясности добавлю. Прохода в купе нет. Пространство разделено на три части. Нижнюю, верхнюю и самую верхнюю.

Иногда в таком «купе» едут пятнадцать зеков. Иногда двадцать. Судимые по первому разу вместе с такими же «первоходочниками». Строгий режим со строгим режимом, особый с особым. Смертников возят отдельно, охраняют тоже. Еще предусмотрены отделения для малолеток и для женщин.

После размещения по отделениям вагона, что происходит довольно быстро несмотря на количество осужденных, по режиму полагается привычная процедура обыска. Только в этот раз из «купе» человека выводят в специально предназначенное помещение, в котором требуют раздеться догола и несколько раз присесть. В это время один конвойный проверяет одежду. Не только карманы, но каждый шов. Другой обыскивает все оставшиеся вещи и продукты, находящиеся в сумках, для чего содержимое вытряхивается на пол, а потом не спеша перекладывается с одного места на другое.

Вид беспорядочной кучи еще недавно аккуратно сложенных вещей несколько выводит из состояния душевного равновесия. Но путь арестанта приучает к быстрому его восстановлению и необычному взгляду на жизнь. Запоминаешь, что не стоит иметь много всякого барахла. Чем его меньше, тем легче носить и быстрее складывать после «шмона». Думаю, что именно по этой причине у «воров в законе»  старых времен не было много личного имущества. Буддизм в чистом виде: желания (много иметь) порождают страдания, избавься от желаний, избавишься и от страданий.

После обыска осужденный заходит в другое уже купе, где и располагается в ожидании отправления. Как правило, проходит еще несколько часов. Наконец вагон цепляют к какому-то пассажирскому поезду, следующему в нужном направлении. Рано или поздно вагон приходит в движение (этого не видно, но чувствуется). Поезд отправился, этап начался.

 С моим подельником Пашей мы ехали вместе. Режим ведь одинаковый, усиленный у меня и у него. Из отделения «воронка» мы попали в одно купе «Столыпина». Поместилось нас тогда по пять-шесть человек на одну полку. Было тесновато. Однако, привыкнув за срок нахождения в СИЗО к разным условиям, больше внимания я обращал не на неудобства «путешествия», а на окружающих меня людей.

Из всех 15-ти зеков, ехавших в тот раз в нашем «купе» один только знал, куда его везут. Это был «возвратчик» из колонии, находившейся где-то на западной Украине. Естественно, что всё внимание было приковано к тому, что он рассказывал. Ведь каждый из присутствующих мог на следующий день оказаться в той же зоне.

Из рассказа было понятно, что на западе отбывать наказание вполне даже можно, зоны в основном «черные», режим терпимый, работать не заставляют, так как трудоустроить контингент у руководства учреждений не получается. Что не удивительно, если вспомнить, о том как обстояли дела с экономикой в середине девяностых в стране вообще. Оплачиваемую работу найти было невозможно, производства стояли, производимая продукция была никому не нужна по причине её неконкурентоспособности. В колониях эти проблемы проявлялись в многократно усиленном виде.

Едущие задают уже побывавшему в лагере разнообразные вопросы. Из того, кто чем интересуется можно сделать вывод кто кем будет в колонии. Какой «масти».

Те, кто хочет быть ближе к «блатным» сразу узнают про «положенца» лагеря, есть ли на отрядах «смотрящие», откуда они и кто по национальности. Как обстоит дело с «общаком», получает ли зона «грев» (помощь деньгами, сигаретами, чаем и наркотиками («запретом»)) от «братвы» со свободы. Строго ли контролируется администрацией соблюдение режима содержания («щемят (щимят) ли братву менты»). Заставляют ли выходить на промышленную зону работать, и если да, то как этого избежать («отпетлять»). Каким образом и  за сколько можно договориться о том, что бы кто-то другой выполнял твою работу  («делал норму»).

Особо не стремящиеся попасть в «черную масть» мужики  интересуются насчет того как кормят, сколько и как регулярно положены передачи, что и как разрешают передавать. Какие свидания разрешены, как и где они происходят. Есть ли работа и платят ли за неё. Можно ли что-нибудь купить на «отоварке» (в ларьке колонии, где осужденным разрешается раз в две недели или месяц, в разных местах по разному, оплачивая со своего лицевого счета приобретать предметы первой необходимости и продукты питания).

Сейчас, наверное, задаются вопросы о и том, какие существуют льготы, можно ли за хорошее поведение добиться переведения на более лёгкий режим содержания, в колонию-поселение, или заработать условно-досрочное освобождение. В 1996-м году, когда я первый раз ехал этапом, по многим статьям, за который приговаривали к усиленному режиму, льгот не существовало. Получить их можно было только за какие-то особые заслуги и очень немногим. Поэтому интересоваться УДО и «посёлками» считалось признаком потенциальной возможности сотрудничества с администрацией, что не идет «порядочному арестанту».

    Тот, кто никаких вопросов не задает, ничем не интересуется, будет иметь скорее всего  не очень высокий статус. В тюрьме излишняя стеснительность не приветствуется. Что имеет под собой основания. Ведь ни о чем не спрашивая ничего не узнаешь. А правила существования в местах лишения свободы (не будем говорить «понятия») имеют много тонкостей и нюансов. И разобраться в них можно только вникая в них. Избежать возможных ошибок, предвидя некоторые ситуации, реально. Но только обладая информацией. Получить её вполне возможно, умея общаться с разными людьми, задавая нужные вопросы и выбирая главное из ответов.

Так что чересчур молчаливые впоследствии совершают больше ошибок, чаще попадают в глупые ситуации («непонятки») , чем зарабатывают соответствующую репутацию. Затем, либо после какого-то уж очень неправильного поступка, либо постепенным развитием событий, оказываются среди «чертей» или «крыс».

Сказанное, конечно же не означает, что надо постоянно говорить, интересоваться всем чем попало по поводу и без. Как и то, что не все неразговорчивые имеют такую судьбу. Бывают исключения. Есть люди, которые методом наблюдений за происходящим получают все необходимое понимание способов поведения и общения. Бывает так же, что во время этапа человеку просто не до разговоров. От тяжести имеющегося срока и неопределённости происходящего.   У кого то проблемы с женами (в основном) или с родителями. Однако, как правило, общительные и оптимистично настроенные нормально досиживают до конца своих сроков, не теряя первоначального оптимизма, а соответственно сохраняя здоровье и нервы в целости и сохранности.

Поезда, с которыми следуют вагоны для заключенных, идут медленнее всех остальных и останавливаются на каждом полустанке. Поэтому этап из Киева, например, до Ивано-Франковска может длиться двое суток.  Вагон могут отцеплять, отправлять в отстойник, добавлять к другому поезду. На станциях, рядом с которыми находятся учреждения исполнения наказаний, кого-то из транспортируемых зеков выгружают, кого-то наоборот, садят.  За один этап таких станций несколько. До десятка.

Если начальник конвоя попадается не очень строгий, возможно решить с ним разные вопросы. Начиная от своевременного вывода в туалет и кипятка, до приобретения за нормальные вещи, изделия тюремного ширпотреба (четки, мундштуки и т.п.) и деньги, у кого их не нашли при обыске, водки или «плана». Такая торговля часто является бизнесом и основным источником дохода  конвоиров, солдат срочной службы.

Пока поезд движется кто-то из зеков под предлогом просьбы сделать кипятка вытягивает кого-то из конвойных на разговор. Из которого становится ясно, что разрешает начальник, что нет. Затем обсуждаются возможные «услуги», стоимость их и, на следующей же станции,   самый молодой из солдатиков бежит покупать заказанное. «План», как правило, есть сразу. Редко когда нету.

В тот раз, во время моего первого этапа, был. А вот с водкой не сложилось. Прошел слух, что на следующей станции сядет в вагон какой-то инспектор, может проверить соблюдение приказов и инструкций, поэтому в нашем купе ограничились тем, что выменяли чью-то хорошую кожаную куртку на «корабль» «шмали».

Я не курил. Не только сигареты, но и вообще. Мой подельник Паша тоже. Зато у него в этот раз была другая идея. Он потратил несколько часов, пытаясь уговорить сержанта, начальника смены, чтобы он завел его в отдельное помещение (то, которое предназначено для обысков) и туда же вывел одну из следовавших нашим этапом женщин. Их отдельное купе было соседним с тем (для «шмонов») и через одно от нашего. До этого он, перекрикиваясь с зечками, узнал, что они все не против секса.

Помня, что произошло с Пашей после голодовки и последующего неумеренного употребления пищи, я попытался описать ему перспективы задуманного им мероприятия. Воздержание и много секса после этого сами по себе не вредны. Вот только от таких сомнительных партнерш можно получить на память одну или несколько болячек из целого списка. После чего ему не пришлось бы скучать половину предстоящего срока. Павлик,  однако, как и следовало ожидать, заявил: - «По ***, зато удовольствие получу!».

Ему повезло. В смысле, что договориться он так и не смог. Это не значит, что такой вопрос не решаем в принципе. Очень даже наоборот. Такого рода контакты между осужденными мужчинами и женщинами происходят почти на каждом этапе.  Почему?  С мужиками все ясно, некоторым хочется. Что же касается «прекрасной половины» осужденных, то им, кроме возможного удовольствия и будущих воспоминаний,  реально еще и забеременеть. А это почти гарантирует досрочное освобождение и хорошее отношение со стороны администрации. То, что у детей, которые могут родиться в результате, судьба предопределена, редко кого из зечек останавливает.

 Паша тогда не смог осчастливить никого из наших «попутчиц» по причине уже упоминавшейся возможной инспекции.  А то ведь мог интересную болезнь подцепить или папой стать. Или даже и то, и другое, как бы повезло.

Еще во время транспортировки осужденные пытаются выяснить, кого куда везут. Располагает этой информацией начальник конвоя. На личных делах, которые он перебирал при посадке в вагон, указывается пункт назначения. Но сообщить или нет, его личное дело. В принципе это запрещено инструкциями, но обычно еще в «Столыпине» все уже знают, кто куда едет. Хотя сообщить могут и неправду. В смысле, что если захочет лейтенант пошутить, его же не проверишь. Только по приезду.

Я тоже поинтересовался своим пунктом прибытия, и слегка удивился тому, что узнал. Везли меня в Винницу. Там, насколько мне было известно, в СИЗО, только на отдельном крыле, содержались приговоренные к тюремному заключению. Иными словами, я ехал на «крытую».

Возможен был, правда, еще вариант транзитного пункта. Но куда меня могут отправить дальше, из Винницкой тюрьмы, я даже не мог предположить. Вроде бы не было в той области колоний усиленного режима.

В двенадцать ночи, через 18 часов после выхода из камеры на Лукьяновке и 10 с момента отправления поезда с Киевского вокзала меня одного пересадили с вагона в «автозак» и минут  через сорок был я уже в здании Винницкого СИЗО. Там сонные контролеры сверили фотографию на моем деле с моей внешностью, я ответил на традиционные вопросы, «фамилия, имя, отчество», «статья», «начало срока, конец срока», был подвергнут очередному неторопливому обыску и заперт в каменный мешок в на подземном этаже. Уже винницкой тюрьмы.

Было ясно, что до утра ситуация не прояснится.

Помещение, в котором я провел ночь, являлось каменным ящиком (не случайно «бокс» в переводе с английского «box» - ящик). Размеры его чуть больше метра в ширину, полутора в длину (причем около противоположной от входной двери стены находилась «параша», что отнимало полметра) и не меньше двух с половиной в высоту. Кроме железной двери с глазком имелась вторая, из стальной решетки с полуторасантиметровыми в диаметре прутьями и ячейкой 10 сантиметров. В этой, второй двери была сделана «кормушка». Где-то под потолком тускло светила лампочка. Стены покрыты традиционной шубой какого-то неопределённого желто-коричневого цвета.  Сесть, а тем более лечь было негде.

Спать, впрочем, под воздействием множества впечатлений и разнообразных мыслей, не хотелось вообще. Как не хотелось и есть. Два малюсеньких шага в одну сторону, два в обратную. В голове крутится: - «Как же так, почему «крытая»?». Ведь дали по суду два года, на СИЗО я провел почти три, оно должно учитываться. Или законы поменялись, о чем я не знал?

«Ничего, думаю, раз так, то так тому и быть. И тут люди живут. Хотелось, конечно же чуть больше открытого пространства, воздуха, чем в камере три на два метра. Но и здесь свои плюсы есть. Читать, писать можно. Языки продолжать учить. Опять же опыта и авторитета набираться».

В таких раздумьях прошла ночь. Длилась она долго. Тем более, что время определить было невозможно. Часов у меня не было, ближайшие окна были этажом выше, железная дверь заглушала все звуки с коридора. Внутренние часы говорили о том, что утро уже приближается, но несколько раз желаемое выдавалось за действительное.

Наконец-то послышался скрежет отодвигаемого засова наружной железной двери и показался «баландёр» с бочком каши на тележке в сопровождении контролера. Я получил свою пайку хлеба, железную миску с кашей и кружку закрашенной сладкой воды (якобы чай).  Принесенный завтрак означал, что ночь закончилась, наступило утро и скоро все станет ясно окончательно.

Минут через десять кружку с миской забрали и еще через некоторое время подошедший контролер скомандовал мне взять вещи и идти за ним. Пройдя по нескольким коридорам и поднявшись на один этаж мы оказались перед дверью режимного работника. Оставив свои две сумки под стеной, я зашел в кабинет. Представился капитану, сидящему за столом и читающему мое дело.

То, что он сказал, меня развеселило.   «Зачем ты, Шемарулин, сюда приехал?» Как будто бы это я решал сам и ехал куда хотел, купив путевку типа туристической.

Оказалось, что спецчасть Киевского СИЗО, не особенно вникая в материалы дела и ориентируясь на проставленный везде в моих тюремных документах специальный штамп «ТЗ», вставило мою фамилию в списки отправляемых в Винницу. Для отбывания двух лет тюремного заключения. Срок, который я пробыл к тому времени на Лукьяновке, им было высчитывать лень.

Этим пришлось заниматься тому работнику режимно-оперативной части Винницкой тюрьмы, в кабинете которого я сейчас находился. Вычислив, что  мое тюремное заключение закончилось почти год назад, он стал решать, куда же меня поместить до обратного этапа на Киев.

В конце концов я был отправлен в карантинную камеру, где содержались только что прибывшие в Винницкий СИЗО арестованные. 

 Ближайшие два дня я провел рассказывая винничанам о том, как сидят люди в СИЗО города Киева, на знаменитой Лукьяновке, как там понимаются «понятия», какие и за что получают срока и многое другое. Им слушать меня было очень интересно, так как все 12 присутствующих человек о тюрьме знали только понаслышке и находились в ней не больше недели.

На третьи сутки я был доставлен обратно на вокзал, посажен в тот же вагон, которым приехал в Винницу (он возвращался с запада в Киев) и до наступления следующей ночи вернулся в камеру № 148.

 

Запомнилось испытанное странное чувство, своего рода ностальгия с небольшой долей радости, когда конвоир вел меня по коридорам Лукьяновки. После почти трех лет, проведенных в её стенах и пары дней отсутствия, знакомый контролер, подземные переходы, металлические решетки, двери с электрическими замками, камеры с глазками, стены и потолки с отслаивающейся штукатуркой воспринимались как родные. Home, sweet home! Умом я конечно же понимал, что тюрьма как была, так и осталась ею. Но с чувствами ничего не поделаешь!

Похоже, что именно здесь кроется львиная доля причин, по которым очень большой процент ранее судимых совершают повторные преступления. Подсознательно они воспринимают тюрьму домом и стремятся в неё вернуться. А уж о каком-то сдерживающем факторе речь вообще не идет.

 Да, для большинства содержащихся в местах лишения свободы, это все-таки больше наказание. Уж очень много того, что испытывать не хочется. Ни в первый раз, ни в последующие. Установленный режим, необходимость соблюдать правила с которыми часто не согласен, отсутствие многих элементарных вещей, а в колониях еще и не всегда лёгкая и интересная работа.

Но есть и те, кто в СИЗО прожил дольше, чем где-то в определённом месте на свободе, там испытал чувство стабильности и уверенности в завтрашнем своем существовании (поесть дадут и от холода не умрешь). Я встречал очень многих, кто постоянно говорил, как он устал отбывать наказание, как ему хочется поскорее на свободу, как он решил там жить и что никогда больше и ни за что обратно не попадет. Но не проходило трех месяцев, как становилось известно, что этого человека посадили опять. И, как правило, по той же статье, что  в первый раз. То есть, по знакомому сценарию.  Выходит, что так существовать для многих проще и ничего с этим не поделаешь. Такова жизнь. Уточню, что здесь я не говорил о тех, кто декларирует свою приверженность к преступному миру, для кого тюрьма – дом родной. Эту тему и без меня многие исследовали.

назад | наверх | оглавление | вперед

ОБСУДИТЬ НА НАШЕМ ФОРУМЕ | В БЛОГЕ