Я с детства был довольно замкнут в себе, и в то же время романтичным. А тяга к духовному… да, была тяга к духовному, даже какая-то недетская грусть. Если многих с возрастом не беспокоят детские вопросы «почему» и «как», полностью поглощаясь бытом, то меня эти вопросы не отпускали и не отпускают до сих пор. Я согласен с тем, что одна моя соседка сказала моей сестре обо мне: «У него постоянно такой нахмуренный лоб, как будто он решает сложную задачу». В целом я был замкнутым, но не в душе, может, в мыслях. Я выходил «наружу» из своей замкнутости лишь с теми людьми, с которыми чувствовал что-то общее.

Увидев административные порядки, существующие во взрослой колонии, я решил не смириться с ними, даже не решил, но так получилось.

Я желал там только одного: чтобы не пытались принудить меня к какой-либо работе без моего желания, задевая за личное. В этой колонии работники намеренно искали повод зацепиться за непонравившегося им зека, имеющего свой взгляд и принципы, которые никому не мешали. Придирки в колониях существовали и существуют в масштабных целях, чтобы сломить  собственное «я» у осуждённых, ибо сломать человеческое «я» считается методом и результатом исправления в статистике руководителей над тюрьмами и лагерями. Кроме этой масштабной работы по ломкам осуждённых, находятся нередко такие работники, которые без указа сверху, сами усложняют нормальную жизнь зекам, так как имеют личную подлую неприязнь. Такие люди наверное где-то кем-то обижены, и стараются таким нечестным способом насолить людям, которые абсолютно ни при чём, за их душевный ущерб.

Я был согласен работать и работал до тех пор, пока не услышу грубого слова или взгляда в свой адрес.

В этой колонии, хоть там и не было жесткого беспредела, невозможно было мирно жить и работать, так как зона была режимная, и завхоз или сотрудник колонии обязательно должны были зацепить тебя за живое. За каждую такую стычку сажали в изолятор на пятнадцать суток, и уже в этом изоляторе дежуривший прапорщик без труда находил новые нарушения, чтобы добавлять «бунтарю» ещё и ещё, тем более, если это тайный заказ вышестоящего начальства. И в итоге из простого человека, с чисто человеческими принципами, они делали нарушителя режима, опасного, поддерживающего воровской закон, хотя эти их действия их самих делают нарушителями моральных и всяческих прав человека. Я и сейчас отношусь с нетерпением, когда какой-то нелюдь учит человека, пользуясь временной властью, или заблуждаясь в самом себе, и думая, что он прав.

И разве не уважения достойны отстаивающие своё право люди, которые сидят в тюрьмах и страдают, борясь с лживым правом лагерной системы? Все недостатки правовой системы – это работа правозащитников, но сегодня я понимаю, что звания и должности ничего не значат, если внутри этих званий нет человека.

С возрастом видишь всё ярче и понимаешь, что далёкая сказка, чтобы человек соответствовал своей должности. Ощущение страшное, когда видишь, что львиная доля из правящих государством – сами воры, лицемеры, и в лучшем случае просто не знают своего дела. И слава Всевышнему, что Он ведёт свою борьбу против общего зла, и потому настоящие люди находятся и сегодня в самых неожиданных поворотах судьбы, заменяя своим достоинством недостатки сотен других людей. И это поистине – заслуга лишь Всевышнего, а не человека.

В этой колонии, в «семейке», как определяют по лагерному близких по понятию людей, нас было трое: я, аварец Камилов Хабиб и Амубутаев Рамазан с Хасавюрта, лакец по национальности. Позже привезли в колонию балкарца Мерзантова Руслана. Он по прибытию сразу же присоединился к нам.

На то время это был высокий и здоровый парень лет 26, который нагонял страх своим видом и дерзостью на администрацию колонии и на активистов. Он быстро засветился как отрицательный элемент для сотрудников колонии, и его первым отправили в спецтюрьму.

Так уж построено в лагерях: не любит администрация колонии людей, которые имеют своё слово. Стараются подавить, отправить туда, где условия посуровее, чтобы он там наконец-то сломался, и стал бы человеком-марионеткой. В этой колонии мы не смогли отбыть свой срок, так как после затеянной нами голодовки против ущемления прав осуждённых за Русланом последовал на спецтюрьму Рамазан. Хабиба перевели в другую колонию, а меня чуть погодя отправили за Рамазаном. Вместе со мной были осуждены лагерным судом на крытый режим ещё три человека моего же возраста из-за тех же принципов. Двое были русскими: Бритвин Игорь с Костромы, Олег Спиридонов с Свердловска (нынче – Екатеринбург), и татарин Ильдар, фамилию не помню.

На поездном спецвагоне-столыпине мы двинулись по этапу в Челябинскую область с некоторыми пересадками и пересылками.

На пересылке в магнитогорской тюрьме нам встретились арестанты, которые ехали с Верхнеуральской крытой тюрьмы, куда нас и направили. Они поведали нам о тамошней обстановке и положении, рассказали о кровавом беспределе, который существовал там буквально до последнего времени. Мы видели по их разговору, что они из правильных пацанов, их вывезли на больничку, а у кого-то закончился крытый режим, и его везли в лагерь. Они очистили Верхнеуральскую тюрьму от тяжелейшего беспредела, буквально своей кровью, так как, с их слов, а в дальнейшем я сам узнал, что практически все камеры вскрыли себе вены и животы, требуя убрать беспредел. Несколько машин скорой помощи с трудом справились с этим делом. Эта была крайняя мера, и этими действиями осуждённых, доведённых до крайности, были достигнуты условия для спокойной жизни. Даже без беспредела нелегко находиться на крытом режиме, так как (для неосведомлённых) крытый режим – это постоянное нахождение в камерах без выхода во двор несколько лет, разве что на прогулочный дворик. Это страшное негативное воздействие на человеческую психику однообразием и давлением стен. Это психологическое воздействие друг на друга не сходящихся характерами людей, которые вынуждены жить в одной камере и смотреть друг на друга месяцами, а то и годами. Вдобавок в 80-х годах прошлого века не было в тюрьмах нынешних условий, телевизоров и прочего, хотя понимания между правильными людьми и соблюдение человеческих принципов было заметно больше и чище, чем в нынешние времена. Яснее определялся друг и враг.

Встретившиеся нам «крытники» из магнитогорской тюрьмы дали нам, «молодым», совет, чтобы мы берегли достигнутое ими положение на этой тюрьме, ради себя же и ради правильных пацанов, которые прибудут после нас.

По прибытии в Верхнеуральскую тюрьму мы действительно не почувствовали никакого беспредела и придирок со стороны администрации.

Напротив, они разговаривали вежливо. Результат недавних достижений осуждённых ясно виден был по доброму обращению работников тюрьмы. Видно, вышестоящее начальство дало жесткие указания, чтобы заладить этот кровавый конфликт. И именно заладить, а не вникнуть, не понять и разобраться, так как беспредел, существующий в местах лишения свободы, процентов на  девяносто создается с дозволения государственных вышестоящих органов, или с их упущений и невыполнения должного бдительного контроля над системой заключения.

Говорили, что эта тюрьма в прошедшие времена была женским монастырём, и в некоторых камерах и коридорах ещё сохранились раскрашенные, с интересными узорами половые плитки, не тюремного предназначения, и я, как человек впечатлительный, мыслями уходил в прошлое при виде старых вещей или зданий.

Будучи склонным к размышлению, как говорится, «уходя в тёмную комнату», т.е. в себя, в этой тюрьме я размышлял особенно. Постоянный, чуть ли не роковой груз внутри меня, склоняющий меня к постоянному размышлению с поводом или без, присутствует во мне как бы пожизненно.

В итоге получалось: ведя некоторую борьбу с внешним миром уже в заключении, где я всегда должен быть несколько, а то и сильно, напряжён, я ещё жил и с внутренней борьбой, что особенно давило. Я чувствовал, что моё состояние ведёт меня к чему-то необычному, или к загадочной смерти от всесторонних глубоких размышлений. Моя личная философия довела меня до изнеможения до такой степени, что всё-таки однажды произошёл непростой прорыв во мне.

Прорывом я называю неземное просветление мое в высшей истине, просветление, от которого я начал писать религиозные размышления, зная, что это исходит свыше, но от меня. Со мной произошёл сказочный переворот, ибо я понял небесную живость напрямую. Это произошло в одиночной камере, и чтобы понял читатель, я коротко скажу об этом.

Это просветление в неземной реальности, ощущение этой реальности и объяснение этого самому себе, через интуитивную убеждённость и слова, которые приходят в тот момент на ум как для подтверждения истины, которую ты «увидел», т.е. понял. В этот момент ощущаешь неземную силу и мудрость Создателя, который имеет свой совершенный закон. Начинаешь не только понимать, но и ощущать, что всё сотворено и движимо этой Мудрой и Великой Силой. Я понял, что привело меня к этому – это мой пожизненный уход в себя и размышление. Мои постоянные размышления послужили для меня лестницей на пути неожиданного созерцания невидимой разумной Cилы. В то время, а именно в 1991 году, я находился в карцере. Меня умышленно посадили в карцер без света и с разбитым стеклом, а так как на улице была ранняя весна, было холодно даже днём, так как круглосуточно ты находишься наедине с бетоном, без всякой верхней одежды и матраса. Хоть беспредел был побеждён зеками в этой тюрьме, но мелкое «кусалово» существовало со стороны сотрудников. Конечно, после камер с ледяными стенами, это было не поводом для того, чтобы я начал себе вскрывать вены в данной ситуации. Поводом было то, что дежуривший в карцерах персонал вёл себя нагло, издевательски.

Один из них каждый день, приходя на смену, говорил, открывая кормушку на двери: «Что, жив ещё?» – показывая абсолютное личное безразличие к моему положению, хотя он и подобные ему неправы даже по закону, занимаясь самоуправством, не застекляя окно и разговаривая так с осуждёнными.

Я решил дерзко «поиграть» с ним, и раза три пролил кровь, перерезав себе вены, воспользовавшись четвертинкой лезвия, которая обычно присутствовала как «тайное оружие» для зашиты своих принципов и против возможного беспредела со стороны администрации. Подобные порезы делаются с расчётом, так как здравый человек не должен желать самоубийство. Нужно заставить обратить на себя внимание, и конечно, когда принципы заходят далеко, даже человек в здравом уме может порезаться с риском для жизни. Я пошёл на принцип и решил раньше выйти из карцера, но так, чтобы наказали этого дежурного. Но будь я с нынешним мнением, я конечно поступил бы по-другому, не брался бы за такую крайность. Три раза перевязывая, они снова возвращали меня в мой тёмный и таинственный карцер, не желая уступить моему принципу. А почему я пишу таинственный карцер? Потому, что находясь в одиночной камере, человек находится в бурном центре изучения своей психологии, развивая личную философию обо всём. Где надо каясь перед Создателем за свои нехорошие дела, вспоминая и перебирая каждый свой шаг былого времени, душа приближается к высоким понятиям, и начинается личная философия о жизни. Простые стены карцера обретают связующее звено со всей твоей жизнью, и будто бы стены начинают с тобой говорить, причём мудро, стараясь подсказать тебе о чём-то важном. Начинаешь ощущать ценности неземного характера и понимаешь, что в любой ситуации человек может ощутить счастье, даже потерявшись в пещере, если он философски приблизится к истине. Истина и смысл жизни всегда находятся с человеком, в каком бы месте он не оказался, только надо это увидеть, понять это, и принять. Но, одиночество в основном губит, так что если кто-то и извлечёт пользу от одиночества, это ни в коем случае не метод исправления.

За месяца два до просветления по ночам я видел красочные сны, явно пытающиеся мне что-то подсказать духовное и высокое, глубоко мудрое, ибо это были высокие деревья с выделяющимися мощными корнями, или белый орёл, несущий меня, и невероятно разумный огромный паук, который набирает энергию от солнца, забравшись на решётку, умирания и воскресения в разных местах, и многое другое. Сны были до того яркими и реальными, что просыпаясь, я думал: что это, жизнь в ином измерении? Иначе откуда это? Я ложился спать, как будто в реальности уходил в мудрый мир, и сны начали иметь для меня высокое значение. В итоге получается, сидя в одиночной камере, я вёл бурную внутреннюю жизнь и борьбу с самим собой, стараясь сложить земные и неземные смыслы воедино, и борьбу с администрацией одновременно. Когда я предупредил, что буду резаться и дальше, они не стали больше рисковать своим должностным правом, так как изначально были неправы, и с недосиженным одним днём из десяти в этом холодном карцере, меня перевели в пустую двухместную тёплую камеру с мягкой постелью. Там я хорошо умылся с душистым мылом, которое напомнило мне свободу своей свежестью, и неплохо поужинав тем, что передали мне из соседней камеры, я быстро заснул, расслабившись после прошедших напряженных дней.

Я проснулся среди ночи с каким-то странным, новым ощущением своего духовного состояния. Это ощущение было похоже на сказку, ибо я реально видел, как снят с меня весь груз прошлой жизни, я чувствовал себя чистым духовно, почти как ребёнок. Это было прощение всего и просветление меня в Высшей Истине вмешательством Создателя. Сразу я не находил объяснений Этому, но Это, само убеждает настолько, что после понятого таким внушением ничто не разубедит в обратном.

Эта сказка была страшно глубока, как бездна, была велика и разумна, но имела свои объяснения, как реальное и великое живое. Это было знамение неземное, а так как неземное несёт в себе лишь свет и добро, оно вместе со страхом и успокаивало меня, и даже радовало. Это было ощущение всеобщего естества мира, зависящего от иного мира напрямую. Эта невидимая тайна «говорила», что она реальнее всего того, что мы видим, так как она создала это всё. Это было ясно до того, как будто ты это видишь.

Присев на тюремной кровати, я сразу же вспомнил от этого нового ощущения, от этой новой волны, которая коснулась меня, слова, прочитанные мной в журнале наука и религия: «И свет и во тьме светит, и тьма не объяла его», и ещё: «Вначале было слово, и слово было у Бога, но до того не было ничего, и лишь потом всё начало быть».

Я тут же нашел единство этих слов со своим ощущением. Мне сразу стал ясен смысл этих слов, и я верю этому смыслу. Я словно видел, что Земля создалась из пустоты, а раз она должна была создаться, то для этого должно было быть начальное, невидимое состояние в пустоте. А раз всё предопределено, то эта пустота должна «говорить» о будущей видимой жизни, ибо предопределение о чём-то «говорит», т.е. имеет свою программу. Эта изначальная программа, эта пустота, и есть «слово» Бога, которое было вначале. Вот так развязывалось моё мышление в минуту просветления. Меня окутывало какое-то Божественное дыхание, инстинктивно я хотел назвать это ощущение каким-то «эхом» из вечности.

За эту минуту я почувствовал и поверил в Великий Разум Создателя, который ведёт всё своё творение к своей цели, через радости и страдания, рождения и смерти, во благо будущего своего творения, на пути котором не забыт никто в обоих мирах. Я поверил, что все ценные и истинные знания у Создателя, и Он регулирует ими. Восторженный этим ощущением, я начал медленно ходить по этой маленькой камере взад и вперёд. Я чувствовал, что это просветление в Высшем напрямую связано с передвижениями небесных светил, которые в свою очередь движимы невидимой и бесконечной силой из вечной тьмы. Я смотрел наверх, в потолок, и, казалось, его нет, есть вечность, которая не в ущербе никогда, и это окрыляло, так как чувства говорили, что я частица этой вечности, как всё и вся. Я останавливался и говорил: «за что мне, и для чего это прояснение», и не находил ответа, хотя чуть погодя пришло прояснение, говорящее, что я со своей позиции «буду свидетельствовать о Высшей истине, по крайней мере в своей душе», так как волей Создателя увидел Его живость и другие качества, не своей, а Его волей. На мой вопрос самому себе: «разве я, вор-крадун, достоин познать Высшее», тут же приходил ответ: «а разве кто-то достоин быть кем-то, без желания Создателя». В этом просветлении от Создателя я увидел великий мудрый замысел Его, ибо если бы я намеренно шёл к этому прояснению в высшей теме, я хвалил бы свои старания и заслуги, но когда создаётся разумное вмешательства Бога без твоего предвидения или работы, тебе остаётся лишь расхваливать Его качества, так как всё сводится к этому. Единственное, чем я содействовал этому просветлению, это размышлением личного характера, сопоставлением вещей, и поиском логики в обыденных вопросах, но о таком знамении я не мог и предполагать.

В этой тюрьме я встретил арестанта, который сидел со мной на малолетке в Грозном, в самом начале срока. Мы попались в одно время, по разным статьям, он сидел по статье за убийство, и вроде бы кого-то отмазывал, взял на себя дело, не желая выдать. Пацан был достойным ещё на малолетке, отличался твёрдым характером и хорошим и верным словом, звали его Хукиев Им-Али, с селения Бачиюрт. Его отправили тоже в эту крытую тюрьму с какого-то режимного лагеря. Узнав о том, что я сижу в одиночке, он договорился с администрацией, и за мной пришли дежурные прапорщики, чтобы перевести меня в камеру, где находился Им-Али. Я в глубине души не хотел расставаться с одиночной камерой, так как полученное просветление было для меня выше всего, я хотел черпать и записывать нахлынувшие мысли, я чувствовал, что у меня есть ключ к тайным знаниям, и я должен быть в этом состоянии один, до какого-то времени, но боясь, что меня не поймут, и подумают, что я начал нести бред, я перешёл в общую камеру. В этой камере говорили, что я изменился, стал тайным, я ловил взгляды сокамерников, пытающихся понять, о чём я думаю. Я беспокоился, что они увидят мои записи, которые я скрывал как тайную истину. Я считал невозможным это объяснить. Моё тело было в беспрерывном приятном лёгком мучении, иногда было тяжело дышать, а мысль была широка, за пределом обычного состояния, и именно поэтому и сжималось тело. Я жил с высоким ощущением, реально зная, чего я коснулся, что это бесконечный реальный запас полезных знаний и видения общей сути. Им-Али я упомянул не зря, хотя он достоин целой книги по своим, без преувеличения, человеческим качествам, проявленным в тяжёлых ситуациях. Я хочу опять же сказать о тайне человеческой души, когда человек говорит от чистой интуиции, он может попасть в «точку» без всякого просветления, и это качество – говорить интуитивно и точно, ярко присутствовало у Им-Али. Я заметил это у него и на малолетке, но то, что он сказал, когда мы оказались в одной камере после моего просветления, меня приятно поразило. Внимательно посмотрев на меня, он сказал: ты будешь писать мудрости, близкие к Корану, – в данный момент о религиозных смыслах мною написанная книга одобрена и готовится в печать. Фактического я не дал ему повода заметить мои изменения, но как я уже выразился, наша душа знает больше нас, когда верно настроена интуиция. Им-Али был очень уравновешенным человеком. Я спросил у него, почему он так говорит, он ответил, отведя умные глаза в сторону - не знаю… А я знал, знал, что за этим «не знаю» стоит его качество глубоко взглянуть. Это примерно как слеза, человек увидел что-то, и не может сдержать слезу, и не может всё это объяснить долгое время, а душа знает.

Отзывы и обсуждения книги "И свет во тьме светит" на форуме