Это было время лихих 90-х, когда я с двумя приятелями колесил в стареньком, но шустром BMW по дорогам средней полосы обновленной России, решая какие-то актуальные тогда для нас проблемы. Небольшой городок, в который мы заехали на ночь глядя должен был стать для нас временным пристанищем, этаким караван-сараем, где мы могли бы отдохнуть, привести в порядок потрепанный трассой внешний вид, и, пополнив запасы провианта, двинуться дальше. Вдоль пригородного шоссе, чуть в дали, горел цепочкой огней периметр запретной зоны, и, глядя в окно, я вспоминал, как лет десять назад меня завозили сюда на короткое время. Тогда, после дикой по своей дерзости массовой голодовки в одном из сибирских лагерей, нас около 30 человек развезли по разным  областям, и на мою долю выпала вот эта самая зона, которая сейчас горела своими огнями в ночи, словно дантово пекло.
Бывалый поймет те чувства, которые переживаются на свободе при виде любого лагеря, но именно та зона, где самому когда-то приходилось бывать, действует на человека по-особенному. Зона была специфической, для наркоманов, и поскольку я отбывал срок совсем по иным делам, туда меня привезли лишь на время и в порядке исключения. Это был не обычный лагерь, коих не смотря на молодой возраст, я уже повидал немало, это было НЕЧТО. Странный, собранный со всех уголков страны народ жил здесь по каким-то немыслимым правилам: ни лидеров, ни понятий, ни теплоты отношений... Почти тысячеголовое стадо одиночек варилось в котле всеобщего отчуждения, полнейшего взаимного недоверия и какого-то циничного сарказма по отношению друг к другу. За короткий период моего там нахождения, я ни разу не увидел элементарных дружеских отношений между этими инопланетянами, и даже обычные задушевные беседы воспринимались, как нечто дикое и чуждое. Всё разговоры этих людей сводились к жратве и наркотикам. Местные не сидели здесь, и весь контингент был издалека, что непременно сказывалось на отсутствии всеобщей сытости. Здесь я узнал, что такое лишенный наркотиков, свободы, да к тому же еще и вечно голодающий наркоман. Отношение администрации к этим людям было не то, чтобы особенно жестким. Оно было откровенно ненавистным, я бы даже сказал, с оттенком такой устоявшейся, и возведенной в пределы нормы брезгливости. Самое страшное, что больше всего поразило меня, это полное отсутствие воли контингента к возмущению и протесту.
Тяжело дались мне два проведенных там месяца. Единственного, оставшегося в памяти человека из той зоны звали Сергей. По возрасту он годился мне в отцы, и был по происхождению бакинским армянином, цеховиком-сапожником, попавшим сюда либо по недоразумению, либо по чьим-то «туманным соображениям». Он был хорошего воспитания, и, не смотря на огромное расстояние, его регулярно навещали бесчисленные родственники, что давало Сергею возможность жить обособленно и независимо. Мы быстро познакомились и подружились с этим человеком, у которого было большое  (как у большинства армян) сердце. От него я узнал много интересного об истории армянского народа, о его духовности, грамоте и пережитом геноциде, и это были на редкость замечательные по своей атмосфере моменты. Администрация относилась к нему сдержанно, как собственно и ко всем немногим зекам, включая меня, которые не были наркоманами по приговору суда. Эти отношения были довольно разительны по контрасту, и я не раз ловил себя на мысли, что типичность безволия и инертности этой странной массы и породило подобное к ним отношение.
Один из ДПНК, средних лет майор, с крепкой, как у быка, статью, откровенно считал понятия «наркоман» и «пидор» синонимами. Прозвище Ганс он получил за сходство с экранным персонажем фашиста, и поведение его соответствовало этому образу на все сто процентов. Наркоманов он ненавидел всем нутром, и считал их чуть ли не личными врагами, называя не иначе как «наркопидоры». Подобное поведение можно было назвать типичным для всех сотрудников зоны, однако Ганс был в своей классовой ненависти на шаг впереди.
Однажды мы с Сергеем проходили мимо столовой, и оказались невольными свидетелями такой сцены: пообедавшие зеки выходили из столовой, а на улице их встречал Ганс, заставляя распахивать телогрейки  (стояли  зимние морозы) и каждого неспешно обыскивал. Мальчишка, ростом в полтора метра, и очевидно навсегда остановившийся в развитии еще в школе, расстегнул бушлат перед Гансом, и тот тщательно ощупывая его, вынул из-за пояса пацана спрятанную пайку. Молодой наркоман стоял как в ступоре, боясь даже взглянуть на майора.
- Как дать бы тебе по тыкве, чтобы все маковые головки из жопы разом высыпались! - Ганс замахнулся на пацана зажатой в огромном кулачище горбушкой, отчего последний инстинктивно сократился и отпрянул в сторону.
- Марш назад, наркопедрила, пока я тебя не накормил здесь до поноса! - с этими словами Ганс бросил пайку в пацана. Тот поймал ее на лету, но как-то не ловко, и хлеб выпал из дрожащих рук в снег. Быстро подняв его, молодой наркоман испуганно нырнул обратно в столовую, а Ганс уже принялся за другого.                            
- Не слишком ли ты строг, начальник? - легким, полуироничным тоном сказал Сергей, обращаясь к Гансу. И по-человечески просто, с долей укоризны, добавил:
- Он молодой ведь еще, тебе в сыновья годится, а ты так с ним...
Седая голова Сергея внушала почтенный возраст, и опрятный внешний вид в купе с интеллигентной речью не способствовали игнорированию его слов даже Гансом. Майор повернулся в нашу сторону и сказал:
- Если у меня такой сын будет, я на собственном шланге удавлюсь! - при этом Ганс ухватил ладонью галифе в области мошонки, и демонстративно потряс ей.
- Тебе это надо, армян? Иди куда шел - добавил майор, и продолжил обыск выходящих из столовой вражин. Я молча смотрел на этот короткий диалог, и мне было очевидным, что разговаривать с этим вертухаем в принципе не о чем.
- Пойдем - потянул я Сергея за рукав, и мы удалились.
Как же довели себя и свой быт эти люди до такой степени... Какие критерии объединили их в общем безволии... эти вопросы мучили меня постоянно, и как рад был я моменту, когда меня вновь заказали на этап. И вот, десять лет спустя, я по воле случая оказался в этом месте, но уже по другую сторону забора.
В поселке одинокие прохожие показали нам, как проехать к единственной в округе гостинице, которая оказалась вполне приличным местом для ночлега. Двухэтажное здание  было окружено высоким железным забором, с настежь открытыми воротами, а во дворе стояли несколько иномарок. Из горящего светом окна второго этажа нас разглядывало несколько человек с биллиардными киями в руках. Двери в коридор первого этажа оказались заперты, и мы поднялись наверх,  очень скоро поняв, что это здание служит еще и офисом для местных авторитетов. В большом зале с биллиардным столом, баром и мягкой мебелью нас встретили человек пять крепких парней.  Сдержанно поздоровавшись, мы объяснили, что путь наш лежит далеко на север, и мы ищем место для ночлега и отдыха. Один из ребят, сказал нам, что гостиница расположена этажом ниже, но девушка-администратор по имени Леночка будет только утром, поскольку номера пусты. Не часты клиенты гостиничных услуг в этой глуши. Мы уже собрались было уходить, когда самый взрослый, до этого внимательно присматривающийся к нам, сказал молодому:
- Открой номера, пусть люди отдыхают, а утром Леночка разберется с формальностями.
Весьма довольные таким оборотом, мы последовали за молодым парнем вниз по лестнице, и уже вскоре разместились в приличном люксе. Мои спутники, утомленные  многодневной дорогой, уснули едва коснувшись головой подушки, а я, как выспавшийся накануне в машине, принял душ, походил по пустынному коридору, и не найдя чем себя занять, поднялся наверх. 
Один парень, оставшийся к тому времени в зале, гонял шары, маясь от безделья, и я составил ему компанию, сыграв с ним несколько партий в «американку». Непринужденно разговорившись с ним, я узнал, что Виталик (так звали парня), является другом и близко связан с местным «смотрящим» в городке, который был к настоящему времени в отъезде. Сам Виталик никогда не привлекался к уголовной ответственности, был спортсменом, и недавно поступил на вечернее отделение какого-то ВУЗа, дабы откосить от армии. Рациональный ум, скромные манеры, ненавязчивая точка зрения и сильная внутренняя самодисциплина, таков краткий портрет Виталика. Сидя в беседке под раскидистым деревом, мы неспешно общались, вдыхая прохладный воздух летней ночи, и Виталику интересны были новости происходящих в Москве событий, откуда мы и начали своё движение на север. Завязался ничего не значащий разговор двух людей, которые завтра расстанутся и уже никогда не встретятся в жизни. Мне стало интересно, чем живет сейчас лагерь, где я был когда-то, и я рассказал Виталику о происходящем там десять лет назад. Оказалось, Виталик хорошо осведомлен текущими событиями в зоне, и сам занимается вопросами доставки материальной помощи туда, в рамках общакового движения. От него я узнал, что положение в зоне с тех пор изменилось в лучшую сторону, и сейчас там даже есть смотрящий, некий молодой грузин.
 - Наркота только занимает много места в их жизни... А так, вроде, нормально живут, - говорил Виталик, и чувствовалось, что у него было своё, ненавязчивое, но явно отрицательное отношение к «отраве». Я был с ним полностью солидарен в этом вопросе, потому как вместе с демократией в страну прошло такое огромное количество наркоты, что любой здравый человек понимал это не иначе, как угрозу нации. Тем временем к офису подъехала «восьмерка», и вышедший из нее парень в спортивном костюме поздоровался со мной и отозвал Виталика в сторону. Со стороны я наблюдал, как Виталик с кислым выражением лица вертел в руках небольшой сверток, потом отдал его назад приехавшему парню, сказал пару слов и вернулся ко мне. «Восьмерка» уехала.  
- Вот, пожалуйста, - сказал он, грустно улыбаясь - помяни лихо, и оно появится. От грузина-смотряги мак сухой привезли. Отправил к нарикам нашим, чтобы сварили раствор. Виталик погружался в свои размышления и становился отстраненным.
- Пойдем еще пару партий сыграем,- предложил я, увлекая Виталика наверх. Минут сорок погоняв шары, поглядев на часы, он сказал:
- Домой пора, да и нарики, наверное, сварили уже раствор для зоны, заберу по дороге. Проколят ведь, лупи их потом, как сраных котов.
Он улыбался как ребенок, что свойственно только спортсменам. Усталость не приходила ко мне, и перспектива остаться наедине с пожилым сторожем становилась очевидной. Желая продлить время общения с Виталиком, я вызвался проводить его, и, пройдя пару кварталов, мы подошли к пятиэтажке, где жили упомянутые им наркоманы. На звонок в квартиру пятого этажа дверь открыл молодой парень лет 18-19-ти, предварительно осмотрев нас в глазок.
- Заканчиваю уже. Минут 15 осталось. Зайдешь? - спросил он Виталика. Тот недовольно глянув на часы, кивнул мне головой, и мы вошли в темную прихожую.
- Не разувайтесь, - сказал, запирая замок, парень, по всей видимости, хозяин квартиры, и последовал на кухню. В нос ударил кислый запах уксусного ангидрида вперемешку с растворителем. На кухонном столе лежали шприцы, ватные тампоны и пузырьки всевозможной величины. Под раковиной виднелась мясорубка, со следами маковой пыли, стояли бутылки с зеленой жидкостью, тазики, марлевые лохмотья, и прочая наркоманская утварь. Мы с Виталиком разместились на табуретах по краям стола, и молча смотрели, как хозяин квартиры колдует с эмалированным ковшиком, стоя у  газовой конфорки. Он был сосредоточен, и не обращал на нас никакого внимания, постоянно шмыгая носом. Его ломало как собаку, и это было видно даже не специалисту. Дверь кухни была закрыта изнутри на щеколду, и от этого дышать было еще труднее. Казалось, будто стены были насквозь пропитаны этим кислым духом. Из глубины квартиры раздался какой-то шум, и ворчливые крики. Парень отложил в сторону ковшик, и вышел из кухни, прикрыв за собой дверь. Резкие голоса усилились и стихли. Парень вернулся, взялся за ковш, но не прошло и минуты, как шум из комнат опять возобновился с новой силой. На этот раз хозяин никак на это не реагировал, продолжая выпаривать раствор, шмыгая носом. Шум становился навязчивым.
- Тебя как звать-то? - спросил я парня.
- Вадик, - ответил он вяло, даже не обернувшись.
- А кто там шумит у тебя, Вадик? - продолжил я.
- Да старый там...  - неопределенно сказал Вадик, явно не желая придавать этой теме какого-либо значения.
- Что за «старый»? - не унимался я.
- Батя его, бухой... - ответил за Вадика Виталик, видимо хорошо знакомый с этой обстановкой.
- А чего стучит-то? - недоумевал я.
- В туалет хочет, - сказал Вадик.
- Так ты его запер, что ли? - моё удивление росло с каждой секундой.
- Ну да. Потерпит, - лениво отозвался Вадик, не сводя слезящихся, воспаленных глаз с ковшика.
- Выпусти его. Пусть идет в туалет - сказал я как можно мягче, чувствуя между тем, как поднимается во мне волна возмущения.
- Да успеет! Щас выпусти его, начнет шараёбиться по всей хате... - Вадик явно был убежден в пустяковости диалога. Давление моё, как всегда, мгновенно превысило пределы нормы:
- Ты че, дебилоид?!! Я тебе сказал, ИДИ, ВЫПУСТИ ЕГО!!! - я уставился на Вадика, как волк на дичь, и, быстро оценив тон моего настроения, он беспрекословно отложил ковшик и вышел из кухни.
- У них вся семейка такая, - сказал Виталик, покрутив пальцем у виска. Ему было по своему немного неловко от ситуации. Шум прекратился вновь, и Вадик, вернувшись, принялся молча заниматься тем делом, ради которого мы здесь томились. Я смотрел на него, и это был тот момент, когда хочется сказать нечто важное, понимая, однако, что все сказанное будет впустую поглощено кислой атмосферой уксусного ангидрида. Передо мной стоял типичный представитель инопланетян, инертность которых я наблюдал когда-то в местном лагере. Всё оставшееся время мы просидели молча, и, когда Вадик, наконец, отдал Виталику запечатанный пузырек с раствором, мы, как по команде, поднялись и спешно направились к выходу. В коридоре мы миновали мужика в трусах, он держался за косяк комнатной двери, и что-то бормотал. Идущий за нами следом Вадик бросил ему:
- Ну и че ты выполз? Поссал - давай, падай в люлю и дрыхни!
Мы уже открывали входную дверь, когда пьяный мужик вступил в пререкания с сыном:
- А ты мне не указывай! Я сам знаю, что мне делать! Я хозяин этой квартиры!
Дверь за нами захлопнулась, но я успел услышать последнюю фразу:
- Ты НАРКОПИДОРАМ своим указывай, что делать, а не мне!!!
Мысль острой иглой пронзила мой мозг.  Ганс!.. Спускаясь по лестнице, я поинтересовался у Виталика, кем является отец Вадима.
- Пенсионер он. Раньше в зоне работал, - сказал Виталик, даже не представляя себе, как далеко уносили меня сейчас мои мысли...